Ночь пройдёт, настанет утро ясное,
Верю, счастье нас с тобой ждёт.
Ночь пройдёт, пройдёт пора ненастная,
Солнце взойдёт… Солнце взойдёт.
Ю. Энтин
Глава 1.
Чук толкнул тяжёлую обитую железом дверь, занывшую ржавыми погнутыми петлями и скребущую провисшим углом по бетонному полу. Из приоткрывшейся щели выскочило чёрное чудище и, хлестнув Чука по ноге хвостом, исчезло в темноте. У Чука дух захватило, он замер на пороге с вытянутой вперёд рукой: «Уф! Напугал!». И сразу успокоился – узнал кота соседки бабы Мани из сорок третьей квартиры. Соседский кот Яшка был существом вполне мирным и часто делил этот подвал с Чуком, сидя тихонько в углу, намывая лапой усатую морду и посверкивая жёлтыми глазами. Но сегодня и он был против Чука. Сегодня всё было против Чука. Хуже дня в жизни не было, ну разве только тот, когда он узнал, что мама больше никогда не придёт.
Чук протиснулся в приоткрывшуюся дверь не хуже кота Яшки, едва лишь чуть медленнее и оказался в маленькой комнатушке, освещаемой только через узкое подвальное окошко, скорее просто дыру размером в полкирпича. В луче света мельтешили многочисленные неугомонные пылинки. Чук сел почти под самым лучом на перевёрнутый старый ящик из-под помидор, упёр локти в колени, а голову положил на подставленные ладони. Замер, рассматривая круговерть в истончающемся лучике солнца. Вот так и будет сидеть. А что ещё делать? Куда идти? Как показаться на улице после сегодняшнего позора? Чук снова всё вспомнил, и щеки, и уши его налились жаром.
А случилось всё так… Только Чук закончил делать домашнее задание, с радостным ожиданием побросал тетрадки и учебники в потёртую школьную сумку и выбежал на улицу, как увидел отца. Тот шёл, покачиваясь, с трудом переставляя ноги, размахивая руками, глядя затуманенными глазами прямо под ноги. Он что-то бормотал себе под нос, мотал головой и медленно, со скоростью хромой черепахи, приближался к подъезду. Радостное настроение растаяло, словно снежинка над жарким костром, Чук даже плюнул с досады: «Опять пьяный!» Надежды погонять мяч с пацанами, пока осенние дожди не размыли окончательно футбольную площадку возле школы, сменились привычной тоской и досадой. Отец остановился посреди двора и стал, не спеша поворачиваться, силясь обойти лужу, наследницу вчерашнего ливня. Впрочем, ботинки и брюки на отце явно свидетельствовали о том, что лужи уже встречались на его пути и сражение с ними было явно не в пользу человека.
Однако проиграть сражение – не значит проиграть войну. Отец не сдавался. Медленно-медленно развернувшись, нетвёрдым шагом он двинулся по краю лужи, высоко неловко поднимая ноги, перешагивая через грязь. У него почти получилось. Почти. И всё же он проиграл и это сражение, и этот проигрыш стал полным и безоговорочным поражением в войне с лужами и земным притяжением. Да ещё каким! Неловко шагнув, отец Чука наступил на собственную штанину и на глазах любопытствующих соседей плюхнулся в лужу. Да это было бы полбеды, не впервой. Беда в том, что наступил на штанину он довольно крепко, и пуговица на поясе не выдержала, отлетела, брюки сползли, оголив, то, что приличные люди при всех не показывают.
Чук с обречённой ясностью вспомнил, как отец слабо шевелился в грязи, сверкая голым задом на виду у всего двора. Чук даже замер от неожиданности. Конечно, пока заохали бабушки, сидевшие на лавочке, к отцу тут же подоспел Марк Семёныч из тринадцатой квартиры, как раз, вышедший на прогулку со своей болонкой Нюшей. Марк Семёныч помог отцу быстро подняться, дёрнув его за пояс брюк и прикрыв наготу, вопреки вздорной Нюше, которая, облаяв пьяного, вцепилась в грязную штанину и с остервенением дёргала её вниз. Инцидент, казалось, был исчерпан, но Чук знал, он будет ещё долго темой обсуждения среди местных пенсионерок, завсегдатаев лавочек возле дома. Впрочем, мнение любопытных, любящих посплетничать местных бабушек, Чука заботило не слишком сильно, можно сказать, совсем не заботило. Но, к ужасу Чука, они были не единственными свидетелями этого необычного события. На лавочке возле старой железной погнутой и скрипучей качели сидели три одноклассницы Чука ‒ Светка Белова, Анька Ройтман и, главное, Юлька Лебедева. Позорное падение случилось к ним гораздо ближе, чем к Чуку, и теперь, девчонки стыдливо отворачиваясь, но поминутно оглядываясь, шептались и хихикали, прикрывая рот ладонью.
Чук с ясностью осознал: «завтра весь класс, да что там ‒ класс, вся школа будет знать об этом конфузе во всех подробностях». Он вдруг представил, что это он оказался без штанов перед всем классом. Чука даже в жар бросило, и он юркнул в кусты, и припустил вдоль дома. Марк Семёныч теперь отца не бросит и до дому доставит, никуда не денется, а Чук его видеть не хотел. Он не хотел видеть никого. Одна мысль была спрятаться ото всех подальше, а ещё лучше уехать туда, где его никто не знает. А пока Чук спрятался там, где скрывался уже не раз, в дальней тёмной комнатке в подвале соседнего дома.
Глава 2.
Чук сидел на старом ящике в тёмном пыльном подвале с крошечным окошком, рассматривая проникавший в него истончающийся луч заходящего солнца, и с горечью думал о своей нескладной жизни. Если жизнь начиналась так плохо, чего хорошего можно ждать от неё дальше, может, ему суждено только страдать? А судьба и в самом деле за тринадцать лет жизни принесла ему немало горя, испытаний и неприятностей.
Впрочем, начиналось всё хорошо. У них была счастливая дружная семья, отец – отличный автомеханик неплохо зарабатывал, вокруг него всегда крутились соседи–автолюбители. По выходным они всей семьёй часто ездили на собственной машине гулять по лесу или ходили купаться на речку. Мама работала учителем в школе, куда Чук, нет, тогда ещё Виталик Ковальчук, пошёл в первый класс. Учиться Виталику нравилось, как много кругом было нового и интересного, жизнь была прекрасна, и тогда казалось, так будет всегда. Теперь-то Чук понимал, какой он тогда был наивный и доверчивый. Той осенью на одной из прогулок мама поделилась с ним большим секретом, сказала, что скоро у него будет маленький братик, и они заживут ещё лучше. Первоклассник Виталик заволновался, забеспокоился, стал выяснять, выспрашивать, а мама рассмеялась и успокоила его. Она пообещала, что всё будет хорошо, она скоро уедет в больницу, а вернётся уже с малышом, а ведь мама никогда не обманывает. Не обманывала. Из больницы не вернулась ни мама, ни малыш, и Виталик не сразу поверил, не хотел верить, что это уже навсегда. И пусть в этом обмане мама была не виновата, от этого было ничуть не легче, и Виталик перестал верить словам.
Потом были похороны, покрытое снегом городское кладбище, страшное карканье рассевшихся на голых тощих берёзах противных ворон. Были долгие ненужные слова о том, каким замечательным человеком и учителем была Татьяна Васильевна Ковальчук. Зачем они это говорили? Никто лучше Виталика не знал, какая она была. Он их не слушал. Он плакал, уткнувшись носом в полу отцовской куртки, а тот гладил его макушку дрожащими пальцами. Придавленный своим горем Виталик не замечал, как переживал отец, как он изменился, стал мрачным. Он привык, что мама с папой решают все проблемы. Теперь мамы не стало, а значит, папа такой умелый и сильный, безусловно, решит все проблемы за двоих. Как Чук ошибался.
