Дождя не было долго, больше месяца. Солнце беспощадно выжигало растительность, в тени столбики термометров приближались к тридцати градусам, а на открытом пространстве, как у мартеновской печи, находиться было совершенно невозможно. Деревня, наполовину состоявшая из дачников, казалась вымершей. Синоптики в течение недели осторожно намекали на некую вероятность осадков, однако прогнозы не сбывались. Хотя вполне возможно, осадки где-то и выпадали, но деревеньку Ясенево они упорно обходили стороной, что повергало жителей в уныние и безысходность.
Борис Петрович Корнев синоптикам верил. Конечно, не вообще и не всегда, но в данном случае их осмотрительно-туманные прогнозы подтверждались ноющими второй день суставами и застарелыми переломами. А уж они-то никогда не врали. Борис Петрович последние двадцать лет с апреля по ноябрь жил в деревне, на зиму перебирался в город и считал там дни до весны, как новобранец в армии до дембеля. Он причислял себя к деревенским жителям, а главным домом считал не городскую квартиру, а этот добротный пятистенок, построенный умелыми мастерами в середине прошлого века. Семьи у Корнева не было, сын погиб в первую чеченскую кампанию, жену похоронил следом за сыном, а невестка с внуками жила в другом городе, и виделись они редко, пару раз в три года. Но что делать, земля ведь круглая, бока у неё покаты и человеку нужно за что-то уцепиться и держаться, чтобы не соскользнуть. Борис Петрович прикипел к даче, в душе ощущая себя аграрием, хотя всю жизнь был технарём. Участок он содержал в идеальном состоянии, вырастил сад с яблонями, вишнями, сливами, абрикосами и черешнями. А ведь раньше здесь росло одно единственное плодовое дерево – огромная, метров под двадцать груша, которая стоит вон на краю участка и половина её кроны нависает над соседним наделом. Занимался пенсионер и огородничеством, но без фанатизма, сажал всего понемногу и больше из спортивного интереса, черпая информацию о разных толковых агрономических приёмах из Интернета. Правда, была проблема с водой, но её Борис Петрович решал уже давно и в целом успешно. Несколько лет назад он нанял бригаду таджиков, и они шустро выкопали колодец в восемь колец. Таджиков, хохлов и молдаван в окрестностях Ясенево блуждало много, а работы было мало. Получалось, что в бывших братских республиках бывшего Советского Союза работы нет вообще. А кушать хочется всем и всегда. Иначе, зачем бы этим мужикам переться сюда, за тридевять земель, шукать по деревням необъятной России работёнку и браться за любой подряд? Кроме этого, таджики вырыли на участке небольшой пруд, наполняемый в основном дождевой водой. А вода поступала по наклонной канаве, служившей границей между участками.
С обитателями деревни Борис Петрович особой дружбы не водил, но жил мирно, поддерживая ровные отношения. Соседку слева, Анну Алексеевну, тоже дачницу, он несколько сторонился из-за её назойливого внимания и попыток покровительствовать. Местные называли слишком активную женщину генеральшей. Вроде как покойный её муж был генералом, успевшим при жизни купить в Ясенево землю и построить по современным меркам скромный двухэтажный домик со всеми удобствами. Сосед справа, Горшков, он же Горшок, был своим, деревенским, а по возрасту – тоже пенсионером и почти ровесником Корнева. Своего колодца у него не имелось и воду он брал из общественного, который находился на соседней улице, а иногда заходил к соседу. Для сбора воды на полив Горшок, по примеру Корнева, тоже выкопал небольшой котлован и направлял туда драгоценную жидкость, стекавшую во время дождя по желобам крыши. Этим летом из-за жары колодцы в деревне сильно обмелели, а самодельные прудики давно пересохли.
Утром Корнев, превозмогая боль в ногах, вышел из дома, включил насос и накачал бочку воды. Вечером надо обязательно полить грядки. Петрушка с укропом выглядели поникшими и безжизненными, из растрескавшейся земли торчали тонкие хилые прутики картошки с пожелтевшими листьями. На небе не было ни единого облачка, и даже в эти утренние часы в воздухе ощущалась духота. По улице с рёвом пронёсся мотоцикл явно без глушителя, вздымая клубы пыли, которая медленно оседала толстым слоем на жестких, обезвоженных листьях деревьев. Где-то в отдалении самозабвенно горланил петух и яростно лаяла собака. Начинался новый день.
После полудня край неба на юго-западе слегка помутнел и вдали, за горизонтом, послышалось лёгкое погромыхивание, будто канонада. Вскоре небо потемнело, большая туча скрыла надоевшее своей чрезмерной напористостью жаркое светило. Яркие молнии принялись яростно раскалывать черно-фиолетовое небо на куски и, чуть запаздывая, раздавались гулкие раскаты грома. Первые капли влаги упали на жаждущую землю, а затем вода полилась сверху неистово и обильно, будто где-то там, в небесах, прорвало плотину.
Борис Петрович стоял на террасе, вдыхая полной грудью густой, насыщенный влагой и озоном воздух. Он видел, как его пруд стремительно наполняется дождевой водой, хлеставшей из канавы, разделяющей участки. В какой-то момент он заметил, что поток иссяк, хотя дождь лил, как из ведра. И тут Корнев увидел Горшка, орудующего ломом и лопатой под его грушей. «Не иначе, как перегораживает канаву сосед, – догадался Борис Петрович, – сдурел совсем». Набросив брезентовый плащ с капюшоном, он побрёл к Горшкову, стоящему посреди канавы по пояс в воде. Непостижимым образом тщедушный Горшок при помощи лома и лопаты сдвинул огромный валун, лежавший здесь, вероятно, со времён ледникового периода, и перекрыл поток воды, стекающей в пруд к Корневу. Не мешкая, он начал шустро прокапывать русло для ручья, направляя его в свой котлован. Сейчас он чем-то заметно смахивал на морского бога Посейдона, правда, одетого в треники, китайскую куртчонку и сильно перепачканного в грязи.
– Гриша, ты чего это творишь? – крикнул Борис Петрович, – прекрати немедленно!
Вверху громыхнуло, и дождь усилился ещё больше. Прибывающая по канаве вода, натолкнувшись на сооруженную Горшком дамбу, вместо его котлована устремилась в огород Корнева, смывая хилые кустики помидор, перца и картошки. Борис Петрович вырвал лопату из рук соседа, принялся укреплять край канавы, дабы перекрыть поток грязной воды, хлынувшей на его участок. Горшок схватился за черенок лопаты и рванул её на себя:
– Отдай инвентарь, Петрович, не доводи до греха!
В этот момент в небе, с которого продолжали падать тонны воды, возник какой-то странный звук, будто чиркнуло серной головкой гигантской спички по коробку. Яркая вспышка осветила барахтающихся в канаве пенсионеров, почти над их головами раздался оглушительный раскат грома и сразу же – мощный скрежет и треск ломающегося дерева. Корнев поднял голову и увидел летящую на них огромную верхушку груши. Толкнув соседа, он упал вместе с ним в канаву, и в это мгновение на них обрушилась часть дерева, словно срезанная острой бритвой. Пенсионеры оказались на дне канавы, придавленные ветвями столетней груши. Выбраться из-под них не представлялось никакой возможности.
