Телефон зазвонил ближе к полуночи, и Татьяна, уже устроившаяся в ворохе подушек, с неохотой поднесла трубку к уху.
– Алло? Ты не спишь? – услышала она голос Павла Костякова.
– Уже не сплю.
– Таня, – в голосе Костякова Татьяне послышалась тяжесть, словно что-то рухнуло на пол в пустом пыльном подвале и отдалось эхом в огромном чёрном пространстве.
– Что случилось? – спросила она.
– Я с плохими новостями…
Она затаила дыхание, переложила трубку в другую руку. Тиканье будильника сделалось неожиданно громким и гнетущим, секундная стрелка рывками продвигалась вперёд, неумолимо выталкивая из сгустившегося вдруг пространства нечто безликое и вместе с тем ужасающее.
– Что случилось? – повторила Татьяна, с трудом выдавливая слова.
– Юра в морге…
Таню окатило холодом.
Павел говорил что-то ещё, объяснял, но голос его исчез, заслонённый глыбой серого слова «морг».
Юрий в морге. Юрий Полётов в морге. Значит, он умер, перестал существовать, прекратился, исчез. Не прозвучат больше его беспощадные слова, такие жестокие по своей правдивости и прямоте. Не услышит никто больше и его нежных слов, равных которым не нашлось бы во всём мире. Юрия больше нет. Его тело лежит в морге.
Всё это промелькнуло в голове с пугающей ясностью.
– Не верю, – прошептала Таня. Её сердце билось медленно, каждый удар гулко отдавался в ушах, причиняя физическую боль. Как же так? Жизнь только-только наладилась…
– Тебе надо приехать на опознание, – донеслось из трубки. – Только…
– Что «только»? – Таня проследила глазами за одеялом, соскользнувшим на пол с её согнутых в коленях ног. Если Юра мёртв, он никогда больше не коснётся её ног поцелуем, никогда. – Что «только»?
– Дело в том, что он изуродован до неузнаваемости. Я сам ещё не был там, не видел, но так сообщили…
– Изувечен? Что же произошло?
– Таня, ты меня не слушала? Я же говорю: авария…
– Странно, – Таня опустила ноги на пол и подняла упавшее одеяло, – странно… Я понимаю… То есть я ничего не понимаю…
– Я заеду за тобой, – сказал Павел, и в трубке прерывисто запищало.
Таня сидела без движений.
Вот как всё получилось. Едва жизнь начала входить в семейное русло, как всё вдруг оборвалось. Утро было совершенно обычным, Юрка ушёл из дома, закрыл за собой дверь и не возвратился. И вот теперь не возвратится никогда.
Очень странно. Он был весёлым, наполненным жизнью, а теперь – морг… Это не могло быть правдой. Человек, имя которого стало за последний год одним из самых популярных, человек, успевавший бывать всюду и со всеми, вдруг перестал быть. Осталось только его имя.
Татьяна поёжилась. Где-то в глубине её живота брызнула какая-то ледяная струя, в считанные секунды превратившаяся в мёрзлый жгучий ком. Таня повертела телефонную трубку и, будто испугавшись чего-то, бросила её на аппарат.
– Не может быть…
Когда приехал Павел Костяков, она всё ещё не оделась. Она встретила его в нижнем белье и заметила, как он смутился, увидев её красивую полуголую фигуру. Смутился, отвёл взгляд, беззвучно пошевелил губами, дёрнул щекой.
– Я подожду внизу, – поспешил сказать Павел и сразу ушёл, так и не подняв глаз, – буду в машине.
Морг запечатлелся в памяти бесконечным коридором, увязшем в ухающих отзвуках шагов.
– Если станет дурно, – предупредил Татьяну санитар, – вот нашатырь. – И сразу добавил: – Собственно, вы ничего не опознаете. Лицо у него просто в лепёшку от удара… Можно и не смотреть вовсе… Разве что какие-то татуировки должны быть на руках или шрамы…
– Какие татуировки? – Таня посмотрела на потолок мутными глазами. – Не было у него никаких татуировок. А шрамы были на левой руке, да, на предплечье…
– Там кожа содрана с мясом… Ну, если других особых примет нет, то опознавать нечего, – ответил санитар. – Там просто тело, много содранной кожи, кости сломаны на руке, открытый перелом…
– Вы прекратите когда-нибудь языком мести или нет? – прорычал сзади Павел Костяков.
Помещение было просторным и холодным. На четырёх металлических каталках лежали голые тела. В приглушённом синеватом свете фонаря, тихонько гудевшем в дальнем углу, трупы выглядели неестественно белыми. В воздухе плавала безжизненность и расплывчатое эхо.
– Сюда проходите, – послышался чей-то голос.
Таня увидела шагнувшего из-под синего фонаря худого человека в мятом зелёном халате. Она почувствовала, как Павел взял её за локоть.
– Вот…
Громко, почти как выстрел, щёлкнул выключатель, и над ближайшей к Тане каталкой ослепительно зажглась лампа, висевшая очень низко.
– Смотрите…
То, что должно было быть Юрием Полётовым, напоминало манекен с вывернутыми плечами, вздувшейся шеей, оторванной челюстью и рыхлой кроваво-чёрной массой вместо лица. С поразительной отчётливостью виднелись все детали мёртвого тела, каждый волосок, все поры кожи, каждый лоскут мяса. В ярком жёлтом свете особенно страшными показались Тане не рваные раны, а отёкшие коленные суставы, какие-то ненастоящие, надутые, зыбкие, как наполненные водой резиновые шарики.
Таня сразу отвернулась, почувствовав удушье.
– Не могу…
– Присядь. – Павел поддержал её обеими руками и рявкнул в сторону санитара. – Дайте стул! Быстро!
– Не могу, – повторила едва слышно Таня. – Этого не может быть… Это не он, это не он…
– Не он? – спросил санитар, – стало быть, не признаёте своего?
– Идиот, – прошептал Павел, – что тут опознавать?
– Может, какие родинки? – уточнил санитар деловым тоном. – Вот его одежда, документы…
– Покажите, – шевельнула губами Таня.
Костюм принадлежал Юрию Полётову, пиджак и рубашка были пропитаны кровью. Таня с первого взгляда узнала часы, башмаки, носки, трусы… Вчера она стирала эти трусы с охапкой прочего белья в машинке… Представив, как врачи раздевали мёртвого Юрия, она вскрикнула, взмахнула руками, будто пытаясь ухватить нечто невидимое в воздухе перед собой, и потеряла сознание.
Очнулась она в кабинете врача.
– Я взял его документы, Таня, – склонился над ней Павел.
– Чьи документы? – не поняла она.
– Юркины. Там паспорт, водительские права.
– Паша, я не верю. Это не он…
Она то и дело повторяла эти слова, пока Павел вёз её домой. Повторяла спокойно, без истерики, будто хотела убедить Костякова в том, что они только что были свидетелями жестокой мистификации.
Жёлтый свет фар выхватывал из тьмы бесконечный рой кишащих снежинок. Снежинки метались, как живые существа, бились о лобовое стекло, прилипали к нему и через секунду сметались снегоочистителями. Машина ехала медленно. Павел изредка поглядывал на Таню.
– Послушай, может, ты к нам рванёшь? Не стоило бы тебе одной сегодня оставаться.
– А завтра? А послезавтра? Тоже к вам? – Таня глубоко вздохнула. – Нет, Паша, у меня есть дом, Юркин дом.
