Те цветы, что ты дарил, так и не завяли…
© Elvira T «Такси»
Все начинается ночью.
Все самое важное в моей жизни случается ночью. В ненавистное мне время суток. Просто катастрофическая карма!
Папа стучит в дверь после первого же раската грома. Знаю, что это он, ведь с мамой мы минуту назад разминулись. Она спускалась вниз, чтобы развесить белье.
Негодующе стону, даю добро войти и, подтягивая одеяло повыше, вдавливаюсь глубже в матрас. Очень устала сегодня. Умышленно загоняла себя, организм молит об отдыхе.
– Ты как, кукуруза? Не страшно?
Давно не сержусь, когда папа так называет. Если, конечно, он не делает этого на людях. Хотя и тогда… Мой папа – самый лучший. Он сделал для меня чрезвычайно много, чтобы зацикливаться на такой ерунде. Он и еще один человек… Тот самый-самый.
– Если бы мне было страшно, я бы сгребла одеяло, пришла к вам с мамой и вынудила смотреть со мной мультики. Точно как в пять!
Приоткрываю один глаз, чтобы поймать папину улыбку. И, конечно же, отвечаю взаимностью.
Обожаю своих родителей, хоть их забота порой и бывает утомительной. Знаю, что причины есть. И все же…
– Каждый раз так отвечаешь, а еще ни разу не пришла.
Понимаю, о чем папа беспокоится. Ни разу не пришла, но не единожды будила своими криками.
Я пытаюсь справляться. И мне это удается. Кошмары случаются все реже и реже. Последний раз – больше месяца назад.
– Ты же знаешь, я не боюсь грозы, пап.
Гроза – это свет и шум. А мой страх носит обратный характер. Я боюсь темноты и тишины.
– В таком случае, сладких снов, принцесса.
– Доброй ночи, пап. Поцелуй за меня маму.
– Обязательно.
Как только дверь закрывается, протяжно вздыхаю. Еще какое-то время, под влиянием укоренившейся привычки, вожу взглядом по потолку. Рассматриваю золотистые звездочки, которые разбрасывает медленно вращающийся ночник-проектор.
Ни один угол не даруется темноте. Бояться мне нечего.
«– Спи, Маруся!
– Сам спи!»
Отгоняя непрошеные воспоминания, подтягиваю одеяло. Вдыхаю запах маминого любимого кондиционера и, наконец, закрываю глаза.
Когда, после очередного раската грома, с улицы доносится собачий лай, нахожусь на границе сна и бодрствования.
О, нет… Десси…
Моя полуторагодовалая черно-подпалая овчарка любит вечерами носиться по участку. Но я всегда слежу, чтобы на ночь она попала в дом. Сегодня заводила ее сразу после пробежки. Неужели мама выпустила?
Затянутый грубоватый лай не очень похож на задорное тявканье Десси, но у ближайших соседей собак нет. Это и заставляет меня беспокоиться.
– О, нет, Десси… Нет-нет… – сонно ворчу я. – Почти одиннадцать…
Даже при учете усиленной наружной иллюминации дома, ненавижу бродить ночами. Только тут уж ничего не попишешь… Соскальзываю с кровати и медленно подбираюсь к окну. Ноги после вечерней пробежки будто деревянные. Не иду, а ковыляю. Мне еще и поэтому выходить не хочется. Но не просить же папу.
Привставая на носочки, выглядываю во двор… Да так и замираю.
Внутри что-то с треском обрывается.
Не может быть… Невозможно…
В окнах соседнего дома горит свет, а такого быть не должно. Тетя Ника с дядей Сережей на все лето улетели. Совсем недавно от них приходили открытка и пара фотографий с острова.
Может, Никита приехал что-то проверить? Хотя ночью это прям очень маловероятно. Да и обычно, если что-то нужно, они в первую очередь нам звонят. У меня и ключи остались. Хожу поливать цветы и впускаю приезжающую для уборки женщину.
У Градских есть пес. Той же породы, что и моя Десси. Но сейчас его тут быть не может. На время отдыха дядя Сережа отвез Луку к родителям. Мы взять не могли, потому как держать их вместе с Десси нецелесообразно.
Если все же лает Лука, то…
Господи…
Нет, это невозможно… Нереально же! Тетя Ника предупредила бы… Ну, а вдруг…
Божечки… Если это… Если Яр вернулся?
Сердце ухает вниз и тотчас подскакивает к горлу. Резво берет максимальную, попросту безумную скорость.
Останусь стоять на месте – умру. Все, что сейчас понимаю.
Забывая о мышечной боли и усталости, выскакиваю из комнаты и несусь вниз по лестнице. Распахиваю входную дверь и выбегаю босиком на улицу. Утопая в теплой и влажной траве, пересекаю двор. Дергаю калитку и, не сбавляя скорости, врываюсь на чужую территорию.
Нет, по факту она все же не чужая. Слишком много счастливых моментов с ней связано. Я росла на две семьи. Нет, мы росли. Я и Ярик.
Замедляюсь, лишь ощутив под ногами деревянный помост террасы. Ступни гулко отсчитывают два шага и резко вдавливаются в шероховатую поверхность.
Просто не забывай дышать… Медленно, глубоко, размеренно…
Дыши… Дыши… Дыши…
Как ни настраиваюсь, задыхаюсь, когда по ту сторону стеклянной двери возникает мужской силуэт. Свет бьет парню в спину и сохраняет лицо в тени, даже когда он открывает дверь и переступает порог.
Сердце выбивает ребра.
Глубокий вдох, который мне после нескольких неудавшихся попыток все же удается совершить, наполняет легкие таким количеством кислорода, что грудь распирает.
Мне не нужен свет, чтобы понять, что это он.
Мой друг. Моя любовь. Моя вторая половина.
Ярослав Градский.
Он вернулся.
Боже мой… Он вернулся!
Моргнуть боюсь, чтобы не спугнуть видение. Смотрю на высокую и крепкую мужскую фигуру, пока в глазах не собираются слезы. Они жгут веки и раздражают слизистую. Но это такая ерунда против того, что внутри происходит.
«Люби меня, Ярик… Люби… Еще… Ярик, Ярик… Испачкай меня… Испачкай меня всю…»
Перекачанное эмоциями сердце по швам трещит.
Нельзя вспоминать. Нельзя… Вот только остановить калейдоскоп картинок из нашего общего прошлого никакой силы воли не хватает.
«Маруся ты Титова… Моя… Не бойся, я люблю тебя…»
На самом деле в тот момент я и угождаю в ловушку. Стою и упорно пытаюсь дышать. Но вместо тяжелого сырого запаха надвигающейся грозы вдыхаю запах Яра. Насыщенный, терпкий, острый, любимый… Только тогда соображаю, что Градский сократил расстояние и подошел слишком близко.
Почти три года прошло…
Он стал еще выше и шире в плечах. И раньше случалось, что рядом с ним я терялась. Сейчас же и вовсе заметной дрожью отзываюсь. Трясет меня, остановиться не в силах.
Стоило бы оторвать взгляд от его груди и посмотреть в лицо. Но я не решаюсь. Слишком страшно. Прожигаю дыру в пятнистой армейской футболке.
Глупая… Капкан уже захлопнулся. Внутри запускается тот самый, поставленный на паузу, режим одержимости.
Да, все начинается ночью… Считая от нашей общей ночи рождения и всех тех, что были у нас общими после. А потом… еще и еще. Ох уж эти губительные ночи! Включая ту страшную, о которой Градский не знает. И не узнает никогда. Это только мое… Личное. Сокровенное. Моя обособленная боль.
Сжимаю вспотевшие ладони в кулаки и решительно вскидываю взгляд. К такому все равно нельзя подготовиться… Эмоции обрушиваются: огнем грудь окатывают, взрывной волной оглушают. Если и дышу, не осознаю этого. Впрочем, если не дышу – тоже. Другие потребности главенствуют.
