В первый день лета Юстин нашел пять мертвых воронов. Все трупы выглядели одинаково: клюв разинут, перья на боках слиплись, а на спине выпали, образовав круглую кровавую проплешину.
– Наездники, – сказал дед, когда Юстин рассказал ему о находке. – Вчера вот только подумалось… – и помрачнел.
На другой день Юстин нашел крысу. На боках у нее явственно виднелись следы от маленьких шпор, спина, сбитая седлом, кровоточила; тем не менее крыса не спешила подыхать и, завидев Юстина, уползла под порог.
Дед всю ночь просидел, запершись в своей каморке, и к утру дом провонял едким и кислым. На рассвете Юстин получил пригоршню лягушачьих костей, моток шелковой нитки, один деревянный гребень, один железный – и объяснения, как всем этим пользоваться; пока Юстин ходил по саду, разматывая нить, выламывая зубья из деревянного гребня и зарывая лягушачьи кости, дед возился с домашней живностью – метил спины уткам, курам, козам, поросенку и кошкам.
– Огонька я тоже на всякий случай пометил, – сказал дед, когда усталый Юстин мыл руки во дворе.
Огонек был волкодавом, и когда его передние лапы ложились Юстину на плечи, пес смотрел на человека сверху вниз. Смывая мыло с твердых широких ладоней, Юстин думал, каков же должен быть наездник, чтобы укатать Огонька.
– Дед… А человека они могут укатать?
– Человека не могут, – сказал дед после паузы. – Свинью, бывало, укатывали. Теленка… А человека – нет. Разве что королева… Королева наездников. Та – может…
Юстин улыбнулся, давая понять, что оценил шутку.
Четыре ночи ничего не происходило; на пятую Юстин проснулся не то от звука, не то от прикосновения, не то от дурного сна.
А может быть, от едва слышного звона натянувшейся шелковой нитки.
– Стой! – рявкнул дед. – Сам не ходи… Вместе…
Бесновался на цепи Огонек.
Они выскочили в сад, вооруженные Юстин косой, а дед вилами. Почти сразу же что-то прыснуло из-под ног; Юстин отшатнулся и едва не напоролся на эти вилы, тогда дед на полуслове оборвал заклятье-оберег, выругался и забормотал снова. Слова его вплетались в шелест ветра, от слов качалась трава и прыгал по стволам свет фонаря. Юстину показалось, что кто-то глядит из-за деревьев, что свет отражается в маленьких равнодушных глазах; прямо над головами мелькнули три или четыре нетопыря, ветер стих, наваждение исчезло.
Дед отбросил вилы и взял у Юстина фонарь. Поднял повыше; в нескольких шагах имелась дохлая крыса, снежно-белая посреди вытоптанной травы, со жгутом спутанных ниток на шее.
– Сказано – на чьей земле наездник коня переменит, тому счастья семь лет не будет, – сообщил дед мрачно. – У нас уже они на семь семилетий наменялись, не меньше… Чтоб им провалиться, сволочам!
– А может, обойдется? – спросил Юстин, осторожно трогая пальцем острие косы.
– «Обойдется», – безнадежно буркнул дед. – За наездниками всегда саранча идет, вот помяни мое слово… Горевестники они. Ненавижу.
Дед подошел к крысе. Поднял за шелковый жгут, рассмотрел дыры от шпор на боках; отбросил под куст смородины:
– Навернулся наш сторожок… Слушай, Юс, не в службу, а в дружбу. Надо караулить, ничего не поделаешь, нельзя, чтобы они тут, как у себя дома… Посиди до утра. Я тебе фуфайку принесу.
* * *
Под утро Юстин проснулся от сырого холода. Костер превратился в кучу пепла; Юстин плотнее завернулся в дедову фуфайку, встал сперва на четвереньки, потом, потирая затекшую спину, поднялся в полный рост. Вокруг стояла тишина, не смела пискнуть ни единая пичуга, и Юстину припомнились дедовы слова: горевестники… За наездниками всегда саранча идет, помяни мое слово…
Он вспомнил, как накануне козы отказывались идти на луг, жались друг к дружке и истошно мекали. Как не выходили из дому гулены-кошки, а куры, спокойно бродившие по двору, ни с того ни с сего вдруг устроили такой гвалт, будто они были уже в желудке у хорька. Да, незавидная судьба – шпоры в бока и бег до смерти…
Юстин рывком оглянулся. Ему показалось – вот-вот на шею свалится с ветки беспощадный любитель быстрой езды, разорвет рот невесть откуда взявшимися удилами…
Ветки покачивались, будто успокаивая. Среди листвы виднелись маленькие, едва начавшие вызревать яблоки.
Юстин закинул косу на плечо – и медленно двинулся в обход огромного сада, их с дедом единственного достояния, их гордости и кормильца, вечной заботы, их сада, короче говоря…
Он шел и думал о наездниках. О том, что вся их короткая жизнь – забава. Что они забавы ради гоняют на птицах и крысах, на собаках, волчатах и летучих мышах. И, скорее всего, у них нет никакой королевы. Зачем им королева? Каждый из них сам себе король…
С другой стороны… Не бывает дыма без огня, верно? Пусть все, кто якобы видел Королеву, врут… Но ведь люди, случается, пропадают невесть куда, был – и нету… Может быть те, пропавшие, и видели Королеву на самом деле? Просто никому не успели рассказать?
Прямо над головой у него закачалась ветка, дернулась, обрушивая на Юстина редкий дождик росы. Он вскинул голову; в кроне старой черешни, как в зеленом шаре, сидела девушка.
Лицо ее было белое и круглое, слишком большое для наездника. Шея, плечи, тонкие руки, подол светлого платья; Юстин напряженно искал взглядом перепончатые крылья. Если только из-за спины свешиваются крылья, то…
Девушка покачнулась, теряя равновесие. Уперлась в ветку босыми ногами; Юстин разглядел очень тонкие, нежные ступни, круглые пятки, два ряда круглых пальчиков – будто четки.
Она сидела, насупившись; с каждой секундой небо становилось все светлее и светлее, и Юстин уже мог видеть, что незнакомка не так бледна, как показалось вначале. Что щеки ее – румяные, кончик носа – розовый, а волосы – каштановые. И еще он видел, что ей неловко – и оттого она злится.
– Ты косарь? – спросила она наконец. – Шел траву косить? Вот и иди себе…
Голос у нее был будто бы простуженный – низкий и хрипловатый.
– Я хозяин этого сада, – сказал Юстин. – И этого дерева.
– Значит, это твою черешню я ем, – спокойно подытожила девушка. – Будь добр, иди своей дорогой. Я сейчас слезу.
Ветка качнулась; девушка потеряла равновесие, пытаясь прикрыть подолом круглое колено:
– Ну, что уставился? Иди отсюда!
– Черешня у нас еще не созрела, – сказал Юстин.
– Это внизу не созрела… А здесь, на верхушке, вполне уже хорошенькая… Ай!
Юстин отбросил косу и бросился ей на помощь – однако в последний момент воровка ухитрилась приостановить падение. Снова взобралась на ветку, залезла еще выше; с высоты насмешливо взглянула на Юстина:
– Поймал?
– Пеняй на себя, – сказал Юстин. – У нас с ворами знаешь как? Голая домой пойдешь. В смоле и в перьях.
Круглопятая девушка засмеялась – хрипловато и низко, точь-в-точь королева наездников:
