Она влетела в вагон за пять минут до отправления поезда. Эти московские пробки, никогда не рассчитать время! В купе уже сидел попутчик, вернее, он, перегнувшись через столик, посылал воздушные поцелуи молодой моднице, стоящей на перроне. Нина иронично взглянула на «елейную» картинку и усмехнулась: «Папик прощается с очередной пассией». К новомодному веянью пожилых заводить молоденьких субреток она относилась с иронией; смешны эти молодящиеся старцы и жалко юных девчонок, за жизненную загнанность нищетой и неумение устроить судьбу другим, более достойным способом. Впрочем, каждый сам выбирает свой путь. Не судите, да не будете судимы – не единожды останавливала она себя.
Поезд медленно сдвинулся с точки стояния и плавно поплыл вдоль перрона, постепенно набирая скорость. Мимо окон замелькали вначале лица провожающих, затем пристанционные постройки. Мужчина оторвался от окна и сел на свое место.
– Добрый вечер, – наконец осенило его поздороваться.
– Добрый.
Нина уложила сумку под полку, предварительно вынув из нее необходимые для дороги вещи, расправила постель. Вошла проводница, проверила документы, оторвала от билетов необходимые ей талоны:
– Уважаемые пассажиры, мы приготовили вам дорожные наборы: чай, кофе, салфетки. Приобретите, недорого.
– Спасибо! Вот сейчас девушка устроится, переоденется, мы что-нибудь закажем, – с воодушевлением отозвался попутчик и вышел, плотно прикрыв за собой дверь купе.
Нина переоделась, достала из сумочки книгу, очки, аккуратно уложила вещи, открыла дверь купе, показывая соседу, что он может входить.
Сосед стоял у приоткрытого окошка, и врывающийся ветер отчаянно теребил его густую, тронутую сединой, шевелюру. Статный, с хорошо развернутыми плечами он невольно притягивал к себе взгляд.
– Устроились, – приветливо спросил мужчина, – а я вот любуюсь Подмосковьем. Какая красота, какой размах зелени! А небо, посмотрите, какое синее небо и облака. Поверьте, такие облака и такое небо только над Москвой.
– Вы не москвич? – улыбнулась детской восторженности мужчины Нина.
– Это как сказать и с какой стороны посмотреть.
– А… Понятно.
– Да ничего Вам не понятно, – мужчина махнул рукой.
«Обиделся дяденька. Ну и Бог с ним. Нам детей не крестить». Но на душе остался неприятный осадок, обидела ни за что человека, а он, может быть, от души восхищался природой и погодой.
За окном мелькали дачные поселки и подмосковные села. Закатное солнце дрожало солнечными бликами среди листвы придорожных посадок, отражалось в окнах мелькающих домов, золотило рябь речушек, мимо которых бодро бежал состав. Постепенно городская суета отошла в сторону, а покой и уют, спокойная размеренность пейзажа за вагонным окном принесли успокоение и какое-то умиротворение. Живут же люди тихо и спокойно! Вон мужик – копается в грядке и не торопится на электричку, не догоняет переполненный трамвай, не боится утром проспать на работу, не дописать служебную начальнику или вовремя не отреагировать на строгое директорское предупреждение.
– То же любуетесь, – не то спросил, не то подтвердил неожиданно появившийся за спиной Нины сосед. – Такого простора и такого спокойствия, доложу вам, я не встречал нигде, ни в одном уголке мира. А уголков этих довелось повидать немало.
Женщина, опасаясь неосторожно еще раз обидеть мужчину, промолчала, хотя его замечание о разных уголках вызвало интерес.
– Посмотрите, посмотрите – какая красивая церквушка! Теремок, да и только! – он показал на маленькую церковь, которая бочком прижалась к погосту. – А знаете, раньше при каждом погосте стояла часовенка, куда можно было в любое время зайти, помолится, поставить свечку в память усопшего.
– Нет, этого я не знала. Я думала часовни при церквях и в больших поместьях оборудовали по собственной воле владельцы, не желающие толпится в общей массе холопов при служении праздничных и прочих обрядов.
– В какой-то степени вы правы. В больших имениях были часовни, но это была небольшая культовая постройка без специального помещения для алтаря, но с иконами и лампадой. Церковники делят часовни на несколько типов. Семейная или фамильная предназначается для погребения тел и поминовения праха родственников. Ритуальная – выступает в роли священного места, где проводят молебны. Поминальная – возводится в память покинувших нас. Кстати, вот вы, москвичка, не расскажите ли мне об одном всем известном памятнике-часовне, что расположен у Ильинских ворот?
– У Ильинских ворот, на Старой площади?
– Вот именно, на Старой площади.
– Там, напротив Политехнического, в Лубянском сквере, установлен памятник защитникам Плевны.
– Точно. Часовня иконы Божьей Матери «Знамение» и святого благоверного князя Александра Невского и есть памятник гренадерам – героям Плевны – в память погибших русских солдат при освобождении Болгарии от Османского ига в 1877—1878 годах.
– Конечно, я знаю это место. Это работа архитектора Шервуда. В детстве мы с братом часто ходили на прогулки в этот сквер. Он рассказывал про то, как простой народ собирал деньги на строительство этого монумента. Я помню, как потрясли меня установленные в нишах горельефы с изображением исторических картинок жизни болгарского народа. А однажды брат показал репродукции картин Верещагина, посвященные военным баталиям. Вернее, последствиям баталий. Помните его великолепные полотна: «Победители» и «Побежденные. Панихида»? Они наполнены солнечным светом, который еще больше подчеркивает трагизм и невозвратность.
– Это вы точно подметили. Он сам писал, что любит солнце, но фурия войны преследует его постоянно.
– Не удивительно. Насколько мне известно, он с отличием закончил Морской кадетский корпус. Не знаю, насколько это правда, но где-то я читала, когда его, как лучшего кадета, представили великому князю Константину Николаевичу, он, пользуясь моментом попросил разрешения написать рапорт об отставке, чем вызвал царственны гнев.
– И не только гнев власти, но и семьи. Отец лишил его всяческой материальной поддержки
