Еще утром я слышала журчание воды, шелест листвы и пение птиц. Смотрела, как переливаются хрустальные капли росы на утреннем солнце. Прозрачная, как стекло река, касается моих босых ног. Я вижу своё отражение, как в зеркале. У меня очень светлые волосы и сиреневые глаза.
Я точно не знаю, сколько мне лет…, наверное, восемнадцать, если отсчитывать с тех пор, как я перестала быть ребёнком и стала девушкой.
Я трогаю воду, и она расходится кругами… мне кажется, что там, в водной глади, позади меня не берёзы, а темно–сиреневые обои, картины и смотрю я в зеркало, а не в воду.
День изо дня меня преследуют мысли, что я знаю и иные звуки. Те звуки, которых не должно быть здесь, не существующие в природе. Я знаю языки, которых никогда не слышала…Я вижу лица. Они приходят ко мне во сне. Особенно часто я вижу ЕГО лицо. Я не знаю кто это, но этот человек красив, как дьявол. Хотя, я даже не уверенна, что он человек, а ещё…я знаю, что люблю его.
Люблю с тех пор, как помню саму себя. Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Ведь я раньше никогда его не видела. Он живёт только в моих мечтах. У него удивительные карие глаза, бархатные и глубокие, как омут. У него смуглая кожа и черные волосы. Его голос очень низкий и он всегда тихо разговаривает, но от этого звука по коже идут мурашки.
Меня постоянно преследуют мысли, что все это уже было. Эта река, это шуршание листвы…а еще хуже, мне кажется я знаю, что будет завтра. Я вижу, как горит в пламени моя деревня, вижу обугленные трупы моей семьи.
Вижу повсюду смерть.
Я хочу рассказать им об этом и не могу произнести ни звука. Я рисую… все самое страшное я переношу углём на холст и на клочки бумаги. А ведь я умела раньше говорить, я даже знаю, как звучит мой голос, я помню песни, которые пела сама, и которые пели мне. Это был мужчина… он очень похож на меня или я на него. Кто он мне? Почему все эти люди в деревне называют меня Чужая и боятся меня?
Их всех пугают мои рисунки … они вещие. В деревне меня считают ведьмой. Люди боятся, осеняют себя крестным знамением, когда я прохожу мимо них. Недавно сына мельника сожрала стая волков…а накануне я нарисовала человека, которого огромные чудовища разрывали на части. Люди сказали, что это я призвала хищников к деревне, накликала беду потому что я ведьма.
Мне страшно, что, рано или поздно, они все возненавидят меня и причинят вред моей семье.
– Анна, беги! Беги! Беги!
Я оборачиваюсь, и ветер швыряет волосы мне в лицо. Вдалеке, в вечерних сумерках, на меня надвигаются люди и у них в руках факелы. Много факелов. Я знаю, что они идут за мной.
Я подхватываю длинную, мокрую юбку и бегу, что есть сил. В босые ноги впиваются колючки, ветки царапают лицо, цепляются и рвут на мне одежду. Я слышу голоса все ближе, люди орут wiedźma*1, они размахивают ножами, кольями, вилами. Меня загоняют, как животное, в чащу леса.
Нет, это не моя деревня полыхает в пламени… это я полыхаю, на костре. Они сожгут меня на рассвете. Это мое тело будут лизать языки пламени…Люди не простят мне, что я чужая.
Он никогда не видел столько мёртвых собратьев. Никогда за все годы правления Братством. Эти воспоминания стояли перед глазами короля всегда. Укором и пеленой дикой ненависти. Асмодей не пощадил никого: ни женщин, ни детей. Всех пленных пустили в расход, как только войско Черных и Северных Львов вместе с Нейтралами вошли на территорию захваченных Гиенами и демонами земель. Распластанные тела, развороченные грудные клетки, вырванные сердца и запах мученической смерти. Асмодей подчистил за собой все. Вина падала только на низший клан, следов преступления демона и его свиты не осталось. Виноваты сами вампиры и только. Нейтралы, как роботы, собрали улики и вынесли вердикт оставшимся в живых предателям Гиенам – казнь через сожжение. Полетело много голов. Королю – штраф в размере всех земель в Азии, включая нефтяные вышки и ограничение прав Братства на пятьдесят лет за то, что Влад допустил подобный бунт и чуть не нарушил Маскарад. В этом лишь его вина как никчёмного правителя, которого следует свергнуть с власти в мире смертных, и которому дан испытательный срок. И никакого правосудия над Верховным Демоном. Этот ублюдок снова вышел сухим из воды. Ничего, кроме свидетельства Николаса, но ему не поверили, все его слова поставили под сомнения во время суда. Более того, Верховный судья вменял князю участие в заговоре и обвинял в лжесвидетельстве. На Суде была выдвинута новая кандидатура на правление Братством – Альберт Эйбель, князь Северных Львов.
Но разрозненное, поредевшее и истекающее кровью Братство все же отдало голоса за своего короля, которому присягнули в верности еще при Самуиле. Они преклонили колени, как только Влад Воронов вошёл в здание Суда. Нейтралы были вынуждены подчиниться большинству голосов. В этот момент Влад почувствовал, как в горле стал комок, сгусток вины перед теми, кто ему доверял.
Он вышел из здания суда, с трудом сдерживая вопль…безумный крик отчаянной ярости. Все, чего они добивались, за что умирали его собратья, его воины и друзья – все пошло прахом. Асмодей даже не явился на суд, его просто не вызвали. Ни один демон не понес наказания. Ни один проклятый демон, из–за которых погибли сотни вампиров королевского клана, и Лина…Разве не Асмодей послал Миху подговорить обезумевшую Марго уничтожить его жену? Разве этот проклятый урод не приказал схватить его старшую дочь, завербовать Николаса, использовать Камиллу в своих черных ритуалах? Асмодей хочет войны? Он ее получит. Кровную войну, как проклятие. Войну по правилам самого демона – то есть без правил. Сейчас ход Влада, и он продумал его до мелочей.
Он жалостливый? Слабак? Все так думают? Ничего, за последние три года он доказал, что от прежнего короля ничего не осталось. У них теперь новый властитель и он не знает слова – «помиловать» и «простить». Слишком долго прощал, слишком многим спускал с рук. Он медленно менялся, сущность зверя начинала управлять им, а не он ею. Это пугало и доставляло удовольствие одновременно. Его не просто уважали, теперь его боялись и дело не только во власти, дело скорее в тех методах, которые применял король, безжалостно истребляя своих врагов. Их стало намного меньше, секретная организация, созданная самим Владом, тщательно проводила свою работу во всех кланах и мире смертных.
После смерти Лины прошло три года. Для него ничтожно мало, как один день. Все так же больно, все так же хочется выть от тоски и одиночества…и сознания того, что все эти годы он жил во лжи. Время ничего не лечит, оно лишь учит привыкать к боли, срастаться с ней в единое целое. Возможно, ценить то, что все еще приносит радость и остаётся смыслом для существования. Все остальное тлен, маскарад… сплошные маски. И самое страшное, что под ними прячутся те, кто ему был дорог. Чем больше он думал о проклятых письмах, тем сильнее становилась боль и тем крепче росла внутри неконтролируемая ярость. Иногда ему хотелось ее ненавидеть, просто презирать настолько, чтобы утихла горечь утраты. Но болело сильнее и сильнее именно от невозможности понять, спросить. Он напивался до беспамятства, закрываясь один на один с собой в кабинете. Жалкий слабак. И даже жестокость к врагам и подданным не изменит того, что он просто идиот, которого водили за нос больше двадцати лет. Ведь всегда чувствовал, что она не с ним на все сто, всегда понимал, что любит сильнее и…прятал голову в песок, как страус. Его еще никогда не предавали женщины. Жалкая самоуверенность в собственной неотразимости. Он давал ей все – власть, любовь, спокойствие и мощную поддержку…А ей… ей нужна была страсть, яркие ощущения. Он ни разу ей не изменил за долгие годы. Ни разу не посмотрел на другую женщину. Это могло оскорбить ее, слишком ценил то, что имел, дорожил как самым редким сокровищем в куче окружающего дерьма. Хотелось смеяться над самим собой до слез. Идиот. Да, за эти три года он, несомненно, наверстал упущенное. И ни одна из них не заглушила воспоминания. Сколько их было? Сотни.. каждый вечер другая. Дикий секс и выпивка…подсознательное желание уйти от реальности. Он не помнил их лица, он не помнил их запахов – они слились в сплошную массу развратных удовольствий. А на следующий день…на следующий день Влад понимал, что просто истощён. На плаву держали обязательства, клан и семья. Черпать силы из того, что есть и из того, что станет его будущим. Будущим его вечности. К черту любовь. Ему не суждено. Не сложилось. Одиночество – удел сильных, слабые не выдерживают, а он привык. Хотя иногда Владу казалось, что он не просто слабак, а ничтожный и жалкий одиночка, не достойный искренности. Всем, черт раздери, что–то надо. Все – шлюхи в какой–то мере. Он платит им: кому–то деньгами, кому–то властью, кому–то услугой или расположением. Окружающий мир стал казаться болотом, грязью, засасывающей постепенно и неумолимо, когда уже и ему самому наплевать на иные ценности, кроме материальных.
