Пролог
Однажды все оно открывается, пусть даже и в тысячный раз, и ты внезапно понимаешь, что ЛЮГОЛЬ – что-то странное в твоей жизни. Не спишь ночь, в непонятном настроении просыпаешься утром и видишь, что и в этот раз утро не оказалось мудренее вечера ни на йоту, что все мысли, посетившие тебя в полночь, остались теми же. Значит, надо следовать им. Значит, они настоящие. Значит, не спорят меж собой разум и сердце в этот раз.
ЛюГоль рядом.
ЛЮ-бовь и алко-ГОЛЬ.
На спирали всей твоей жизни, прошитой грубыми нитями тех, кого ты любишь и кто любил и любит тебя, но в той же степени любят алкоголь. Наряду с тобой он делает их и тебя счастливыми. Наравне с тобой дарует им и тебе радость. В нем – смысл какой-то раздвоенной их и твоей жизни, насыщенной и в то же время опустошённой, в их и твоем присутствии тут, но с последующим погружением в иную, иллюзорную полноту своего бытия, временно созданную спиртовыми литрами. Их подспудное желание отключить разум, утопив его в градусном колодце, сильнее любой мотивации или вдохновения.
Одни, как правило, молчат трезвыми, привлекательны в своём кажущемся немногословии, которое взрывается мириадами фраз после определенной дозы выпитого.
Одни пьют до конца все имеющееся в наличии зелье, с трудом добираются до постели либо засыпают смердящим сном прямо на месте пития, если его оказалось больше того количества, при котором ходьба ещё возможна.
Одни просыпаются в туче отравленного своим дыханием воздуха, с бравурным или подавленным чувством вины, без обычного желания завтракать, а только с неуёмной жаждой влаги, стараясь как можно скорее забыть разгуляево прошлой ночи, с опухшим лицом, постаревшим от нескольких литров любимого ими яда.
Как жить с ними? Как верить такому кратковременному взрывному счастью, искристому трёпу и обещаниям, что разноцветными бабочками вылетают из возбужденных ртов во время их счастливого соития с желаемым питием? В этом плавании они – мастера воздушных замков, дизайнеры радужных мостов, создатели невоплощаемых идей. Напиваясь, они погружаются в своё темное «я», непонятное окружающим и им самим, разбрызгивают его поначалу вокруг с неукротимым восторгом, а позднее, после достаточного количества выпитого вытаскивают наружу свои подспудные слои, уже неподвластные укрощению, как оно ещё происходит в их трезвом состоянии сильнейшего самоконтроля.
Все любившие и любящие, бывшие и настоящие, ушедшие и присутствующие, позабытые и будоражащие, все они были и есть в нашем бытии, жизни, движении, дыхании, пропитанном колдовством Эроса и Дионисия. В большей или меньшей степени. С полным погружением или лишь легким прикосновением, подобным шлепанию по лужам после грибного дождя, целованного солнцем. Ая вспоминает лица, звуки, жесты, слова, больные и искрящиеся, всех тех, кого притянуло, словно магнитом, ее временное существование, изрешеченное тропинками ее любви и их любовей.
Лица счастливые – в брызгах шампанского.
Лица печальные – в рюмках водки.
Лица философствующие – в реках вина.
Лица романтические – в аромате коньяка.
Лица беспечные – в литрах пива.
Ни одного трезвенника. Ни одного праведника. Человеки. Настоящие, раздираемые проблемами, сражающиеся с самими собой и другими, ныряющими в алкогольные воды в беге от самих себя и других, в приближении и ином познании самих себя и других. ЛюГоль всюду. Снаружи и внутри. Получается, человеческая жизнь невозможна без алкоголя. Получается, Дионисий и Эрос вдохнули жизнь в них вместе с другими богами в момент их зачатий и рождений. Такие не могут жить без любви. И не могут жить без алкоголя. Значит, ЛюГоль – это и есть жизнь, противоречивая и гармоничная, простая и сложная, грустная и веселая, дождливая и радужная, трезвая и пьяная.
Многих уже нет. Рядом или вообще, в той физической оболочке, в которой Aе довелось их встретить, живя. Одни ушли, унесённые алкогольными водами. Пути иных свернули, усыпив или терзая их памяти. Миллиарды не встретились. Ая не знает их. Но те, кто мог встретиться, наверняка рисуют холсты своих жизней кистями, смоченными в алкогольных водах, малых или больших, слабых или крепких, осчастливливающих или же удручающих.
ЛюГоль – это воздух, которым пропитана Аина жизнь и тех, кто любил ее или был причастен к ней. ЛюГоль – это эликсир жизни тех, кто не может жить не любя и не орошая свои тропы алкоголем: любым – крепким или слабым, сладким или сухим, в литрах или каплях, но обязательно присутствующим. Почему? Нет ответа, как нет его на извечный вопрос «В чем смысл жизни?». Смысл – в ней самой, в жизни, и в нем самом, алкоголе. Люголь сталкивает людей со счастьем и вновь разводит с ним, чтобы был жив тот нерв, что заставляет всех живых просыпаться, двигаться, творить, создавать, мыслить и мечтать. Когда время истекает, такие уходят, оставляя искорки света, возможно, видимого в ночи, подобно светлячкам, для тех, кто зачат детьми ЛюГоля и рождён в его радужной реке. ЛюГоль – то, что отличает человека от всех других особей планеты. Он делает двуногое мыслящее существо Человеком любящим, чувствующим, творящим, созидающим и разрушающим. Так было тысячелетия назад, так есть, и так будет.
Всякий раз Ая говорит себе – это никогда не изменится, потому что люди не меняются, они взрослеют, матереют, стареют, но их генный код остается прежним и лишь продолжает раскручиваться, как свернутая в тугой клубок пружина. Ая заставляет себя смириться, замкнуться в себе на период их радужных возлияний, но что-то взрывается в ней, трезвой, вновь и вновь при виде всех существ, влюбленных в штабеля выстроившихся в холодильнике бутылок и желающих хотя бы временного погружения в их содержимое.
Она говорит себе: «Все, хочу не видеть этого, не иметь его в облаке своей жизни, не переживать эти часы с видом незамечания, хочу свободы от алкогольной магии рядом, хочу свободы, живой, свеже-дышащей, искренне смеющейся, свободы, ликующей без допингов, светящейся как солнце каждый день, свободы своих духа и тела, хочу любви, а не ЛюГоля». Ая плачет, кричит, заламывает в бессилии ру-ки, хрипит небу: «Всё-о-о-о», а оно не отслаивается, как на солнце сгоревшая кожа, оно там, глубоко, в самой ее крови и кормит ее изнутри.
Тогда она начинает бежать вовнутрь, ищет укромные уголки своей самости, где пытается «спрятаться» от ЛюГоля и жить в себе, не открываясь, накручивает прозрачный слюдяной кокон вокруг себя, чтобы сохранить хотя бы что-то в себе, что ещё сможет верить, чувствовать, любить и творить. Оно там, глубоко внутри, в каплях Аиного детства, которые воспроизводят ее ежедневно. Они дышат, пока дышит она. Они умрут только вместе с нею. Надо только услышать их хрустальное пение в сундучке своей уставшей кожи. Они – это и есть Ая. Ее бесконечная Любовь вместе с перебродившей примесью тысячелетнего ЛюГоля.
