В 1830 году, когда Париж был охвачен революцией и королевский режим, казалось, едва удерживал власть, Стендаль, проживавший тогда на улице Ришелье, записывал свои впечатления от увиденного и услышанного на полях потрепанной книги. Этот не раз прочитанный им том он сделал со временем любимым чтением своего героя: Жюльен Сорель из романа «Красное и черное» весьма дорожил и никогда не расставался с книгой, которая называлась «Мемориал Святой Елены».
Впервые книга вышла в свет спустя семь лет после падения Наполеона, в 1823–1824 годы; она принадлежала перу добровольно последовавшего за Наполеоном в его изгнание на остров Св. Елены графа де Лас Каза [1]. Вслед за первым изданием последовали другие. Книга неоднократно переиздавалась и переиздается до настоящего времени, как на французском, так и в переводах на иностранные языки. Феноменален успех «Мемориала» – одного из «евангелий» [2]. Выражение «евангелие» применительно к запискам близких Наполеону людей на острове Св. Елены впервые было употреблено Г. Гейне в сочинении: «Ideen. Das Buch Le Grand», которое поэт написал в 1826 году и где он называет евангелиями книгу Лас Каза, а также воспоминания врачей Наполеона – ирландца О’Meara и корсиканца Antommarchi, составляющих библию приверженцев Наполеона и его почитателей. Это объясняется тем, что к началу 20-х годов XIX века негодование, которое вызывало в эпоху Реставрации одно лишь упоминание имени Наполеона, сменилось иными умственными настроениями и иными душевными чувствами. Одинокая смерть в удушливой атмосфере скалистого острова посреди Атлантического океана произвела сильное впечатление на общество и пробудила воспоминания о блеске былых побед и величии Первой империи.
В 1814 году, когда Империя внезапно пала, различные течения антинаполеоновской оппозиции (роялисты, республиканцы, либералы и пр.) объединились и поддержали Реставрацию Бурбонов, оправдав тем самым иноземное вторжение. Тогда, в 1814 году, казалось, сама необузданность страстей породила крайнее ожесточение и ненависть к поверженному режиму. Однако взрыв недовольства и негодования, вызванный военными поражениями, налоговым бременем, тяготами рекрутских наборов и следствиями континентальной блокады, вскоре утих; на смену ему пришло усталое безразличие, граничившее поначалу с полным забвением прошлого величия и славы. (Глубокий знаток наполеоновской эпопеи, А. Моруа писал о тлевших под внешним безразличием ностальгических чувствах, обуревавших молодых людей постнаполеоновского общества, и о «болезни века» – полосе самоубийств среди мыслящих людей, в какой-то момент узревших перед собой мир, лишенный былой притягательной силы и для многих лишенный надежды [3].) После Ста дней вряд ли кто мог предполагать, что через несколько лет развенчанный и втоптанный в грязь образ Императора вновь захватит умы.
Историки согласны с тем, что в возникновении и распространении во Франции наполеоновской легенды огромную роль сыграла книга Лас Каза «Мемориал Святой Елены», но при этом, как правило, оставляют без упоминания то, что этот успех в значительной мере был предопределен многочисленными публикациями различных сочинений, в той или иной степени посвященных пребыванию императора на острове Св. Елены [4]. Многое из того, что связано с написанием и опубликованием «Мемориала» Лас Каза, известно, и, казалось бы, нет особой нужды вновь обрашаться к истории создания этого важнейшего памятника наполеоновской эпохи. Благодаря исследованиям французских историков, в первую очередь Ф. Гоннара, а вслед за ним и Ж. Тюлара, пристально занимавшихся источниками наполеоновской легенды, историей «Мемориала» и сочинениями других членов свиты Наполеона на острове Св. Елены, установлен не только максимально полный корпус наполеоновских сочинений, написанных в разные годы и разными людьми под диктовку императора, но и, что весьма важно, выявлены все те публикации, которыми пользовался Наполеон и члены его свиты, а также последовательность доставки Наполеону необходимых источников, пополнявших его библиотеку в Лонгвуде [5]. (Первое упомянутое здесь исследование Ф. Гоннара послужило одним из основных источников для обобщающей статьи А. Собуля «Герой, легенда и история» [6].)
Историки изучали возникновение и развитие так называемой наполеоновской легенды во Франции после Первой реставрации Бурбонов, неизбежно касаясь при этом «Мемориала Святой Елены» Лас Каза [7], изучали влияние сочинения Лас Каза на литературу французского романтизма и европейскую литературу XIX века [8]. Однако те, кто в той или иной степени обращался к истории создания «Мемориала», его тексту и источникам, а также к биографии автора, не останавливали своего внимания на книге, которая была выпущена в Париже за год до смерти Наполеона и которая имеет прямое отношение к «Мемориалу Святой Елены» и к самому Лас Казу. Речь идет о книге под названием «Максимы и мысли узника Святой Елены. Рукопись, найденная в бумагах Лас Каза. Перевод с английского» [9]. В многочисленных переизданиях «Мемориала Св. Елены» комментаторы либо обходили полным молчанием эту книгу [10], либо безоговорочно называли ее «приписанной» Лас Казу [11]. Историки эпохи Второй реставрации Бурбонов во Франции, исследователи либерального движения и истоков оживления наполеоновской легенды также не обратили внимания на эту книгу. (Справедливости ради следует отметить, что Ф. Гоннар все же поместил указание на «Максимы и мысли» в своей книге, но в перечне изданий, подлинность которых вызывает сомнение. Однако историк ограничился только этим и в самом исследовании даже не упомянул об этой публикации [12].)
Предположение о том, что французский издатель намеренно назвал «Максимы и мысли узника Св. Елены» переводом, дабы обезопасить себя от цензурных придирок и полицейского преследования, должно быть сразу же отвергнуто, т. к. и в самом деле книга является переводом с первого издания, вышедшего в Лондоне в том же 1820 году [13]. Другое дело, что, собственно говоря, именно этот прецедент, видимо, и позволил французскому издателю опубликовать «Максимы и мысли», несмотря на жесткие цензурные препятствия взглядам на Наполеона, не совпадавшим с официальной точкой зрения. В прошлом на подобные сочинения налагался безусловный запрет, как, например, в случае с «Рукописью, присланной со Святой Елены…» [14], и, хотя в 1820 году ситуация была иной, имя Наполеона оставалось в известной степени одиозным, и не иначе как поэтому французский издатель везде заменил его нейтральным, но весьма «прозрачным псевдонимом "узник Святой Елены"» и перед текстом высказываний, где в английском оригинале стояло «Максимы Наполеона», поставил «Максимы и мысли узника Святой Елены». Заметим кстати, что в «Максимах и мыслях» некоторые имена зашифрованы отточиями либо криптонимами. Для современников скрытые имена были очевидны, но издатели знали, что раскрытие отдельных имен могло быть чревато неприятностями, ибо некоторые упоминаемые в книге лица к моменту ее издания еще занимали высокие государственные посты…
