Это было давно и неправда.
– Ум-па-па… ум-па-па… ум-па-па…
Я старательно изображал оркестр. А Сюня крутил ручку шарманки. На самом деле это был обыкновенный деревянный ящик, который мы обклеили обложками журнала «Нива». Их много валялось под крыльцом у соседки, тети Марты. А вместо ручки Сюня приспособил большущий кривой гвоздь. Ну и еще он придумал подставку под ящик. Ненормальный, ненормальный, а голова у него работала.
– Ум-па-па… ум-па…
Пришлось остановить «музыку»: по площади загрохотал трамвай. Со ступенек посыпался народ. И, надо же, прямо в нашу сторону вывалились мои одноклассники. Алешка Сумароков и Сашка Атлантов. Их здесь только и не хватало.
– Ну! – повернулся ко мне Сюня, когда дребезжание трамвая стихло.
– Ум-па-па… ум-па-па… ум-па-па… – «заиграл» я, прячась за Сюнину спину.
– Громче! – приказал он.
– УМ-ПА-ПА!.. УМ-ПА-ПА!.. УМ-ПА-ПА!.. – заорала «шарманка». А Сюня запел:
– Купите, койфт же, койфт же папиросн
Трукене фун регн нит фаргосн…
Этой песне нас научил Соломон. Он говорил, что она из Одессы. А мама говорила, что все одесские песни – сплошная бульварщина. А что это значит, не объясняла.
– Граждане, купите папиросы!
Подходи, пехота и матросы….
Подходите, не жалейте,
Сироту меня согрейте,
Посмотрите – ноги мои босы…
– Вы что, с ума сошли?
Алешка таращил на меня глаза. А Сашка, – вот добрая душа, – сразу встал рядом со мной.
– УМ-ПА-ПА!.. УМ-ПА-ПА!.. УМ-ПА-ПА!.. – орала теперь «шарманка» в два голоса. А Сюня пел:
– Мой папаша под Херсоном жизнь свою отдал,
Мамочку из автомата немец расстрелял,
А сестра моя в неволе.
Погибает в чистом поле.
Так своё я детство потерял.
– Смотри, Зин! – услышал я из небольшой толпы. – Первый раз вижу евреев-попрошаек!
– И-и, милая, война и не такое с людями делает!
Алешка аж приплясывал вокруг нас от злости.
– Слышали, что говорят! А если в школе узнают? Не видать тебе тогда красного галстука! И нам заодно!.. Пошли, Саш!
Но Сашка упрямо распевал со мной:
– УМ-ПА-ПА!.. УМ-ПА-ПА!.. УМ-ПА-ПА!..
И жалостливый Сюнин голос растекался по площади:
– Граждане, я ничего не вижу
Милостынью вас я не обижу.
Подходите, не робейте,
Сироту, меня согрейте,
Посмотрите – ноги мои босы.
А что? Мелочь сыпалась в Сюнину кепку. Слушать было приятно. Одному Алексею это не нравилось. Подумаешь фон-барон какой! Знал бы он, для чего нам нужны деньги!
– А для чего? – словно услышал мои мысли Сашка. – Для чего вы деньги-то собираете?
– Ум-па-па…
Я остановился перевести дыхание.
– Сейчас допоем, я тебе такую вещь покажу!
Но Алексей тянул друга за рукав.
– Да брось ты Фишкино вранье слушать! Парад-алле же начинается!
– Какой такой «алле»? – не понял я.
Алешка свысока смотрел на меня. Хотя мы были почти одного роста.
– Темнота! Ты что, афиш не читаешь? Цирк же приехал!
Да знал я, знал! И про афиши, и про цирк, и про знаменитого дрессировщика Гурова! И про цирковой парад слышал! И нечего этому умнику Алешке с каким-то там «алле» выставляться!
А «алле» уже было здесь.
Вот это да! Я такого никогда не видел! Прямо по площади Ленина неслись вприпрыжку веселые акробаты. Они крутились колесом, играли в чехарду, подбрасывали друг друга. Ну прямо выше крыш! А за ними бежали жонглеры, и над их головами летали шары и тарелки. И ни одна не разбилась!
Мы с Сюней скоренько-скоренько оттащили нашу шарманку в сторонку. И во время. Потому что по площади уже плыли мохнатые верблюды. Цокали копытами, мотали головами. И клоун с красным носом кричал в рупор:
– Все! Все! Все! Старые и малые! Гражданские и военные! Все на представление! Каждый вечер в цирке! Полеты под куполом! Мировые рекорды! Один на один с тигром!
Музыканты трубили. Барабан бил. Дети визжали. Сюня хлопал в ладоши. Тарарам! И посреди этого тарарама спокойнее всех выступал слон. Огромный! Толстопузый! Спина его была покрыта ковром, а на боку висела афиша.
«Цирк зверей! Знаменитая династия Гуровых!
Феерическое представление «Гитлер капут!»
с участием дрессированных животных!
Цирк и зверинец по одному билету!».
Сам Гуров ехал в тележке, похожей на катафалк с нашего кладбища. Он сидел в кресле и важно кланялся то в одну, то в другую сторону. А рядом с ним на маленькой лошадке скакала девочка. Ну не старше меня. Но вся такая рыжая и в веснушках. И отчаянная какая-то. Вдруг вскочила на ноги и давай крутиться на одной ноге. Прямо на спине лошади! Я бы так не смог! И Алешка с Сашкой, думаю, тоже. А она крутанулась раз… второй… третий… … юбочка превратилась в колокол… веснушки слились с косами в рыжее солнце…
– Во дает! – сказал я Сюне.
Но он почему-то смотрел в сторону. И я посмотрел… Вот те на! Последней в цирковом параде шла корова. Шла и мычала. И пускала слюни. Ее окружала ватага шпанят. По-моему, им хотелось прокатиться.
– Манькес! – сказал Сюня.
И правда, это была наша Манька. Но как она тут очутилась? Я же привязал ее у самого края площади, на бывшем сквере. Там еще оставались клочки не вытоптанной травы. Видно, эти шпанята ее и отвязали. И пристроили к параду.
– Маня! Манюня! – кинулся я со всех ног за нашей кормилицей. Она и ухом не повела. Топала себе за цирком, будто нашла новую семью… Ну нет! Я представил, что будет с нашей хозяйкой, тетей Катей, если мы придем без коровы.
– Манюня! – потянул я за веревку, обмотанную вокруг коровьей шеи. Манюня уперлась.
– Сюня! – позвал я на помощь. – Саш!
Даже Алешка приплелся. Вчетвером мы затолкали Маньку к дверям Горсовета. Всю дорогу она старалась подцепить кого-нибудь рогами.
– Тореадор, смелее в бой! – подзуживал меня Лешка.
Пока мы воевали, парад ушел. Не стало слышно музыки, только трамвай звенел да скрипел колесами.
– Ну давай! – сказал Саша. – Показывай свою редкую вещь!
Я накрепко привязал Маньку к крыльцу Горсовета и повел друзей через площадь.
Мы открыли дверь в магазин с вывеской «Антиквар». Звякнул колокольчик, но на него никто не вышел. Магазин был почти пуст. Исчезли старые люстры, подсвечники, картины не висели на стенах, а стояли, прислоненные к ним, маятник валялся отдельно от больших часов. Но «наш» футляр был на месте. Я осторожно поднял крышку: на черном бархате, вытянувшись во весь свой рост, лежала потемневшая от времени золотая (нет, теперь я уже знал, латунная) труба.
– Смотри! – сказал я Сашке. – Телескоп! Самый настоящий телескоп!..
Я провел пальцем по всей его длине, до самой крышечки на переднем стекле.
– О, майн гот! – послышалось за спиной. – Ви все-таки пришел! Бедный Карл думаль, что ви про него фергессен… забиль…
– Ну, что вы, Карл Иванович! – повернулся я к продавцу. – Он вот, – показал я на Сюню, – думает, где деньги взять…
