1. Пролог. Первый Луч.
Он даже не пытается открывать глаза. Все равно вокруг лишь тьма и он ничего не увидит. Тогда зачем стараться, если впереди будет ждать одно только разочарование? Вопрос, который он уже устал себе задавать. Все происходящее для него — сплошная мука, растягивающаяся на дни, недели, месяцы и годы. Зачем он продолжает?
Тихое посапывание сбоку заставляет его вспомнить. Ради нее, конечно же все ради нее. Если бы не мечта сохранить жизнь этой девочки, попытаться изменить ее мир — он давно бы сдался. Его пальцы скользят по собственным рукам, натыкаясь на рытвины и сколы. Сколько еще сможет его тело держаться, бесполезно хватаясь за ускользающую реальность?
Столько, сколько потребуется.
Простой ответ, которому не нужно много времени, чтобы возникнуть в сознании. Ее тонкие, дрожащие руки обвивают пояс, стараются притянуть к себе. Он не возражает, двигается в сторону, захватывает ее в объятия. Так они и будут сидеть вдвоем, обнимаясь во мраке дешевой каморки, куда их, вместе с десятком других рабов, закинул жадный до денег торговец. Они нужны ему для развлечения, продажи, увеселения. У них так много способностей и применений, но один ощутимый минус — все они живые существа, и не обладают бесконечным запасом сил.
Без еды, воды, хорошего сна и других необходимых аспектов, они очень скоро приходят в негодность. Но ничего, даже для трупов торговец находит применение. Раньше раб чувствовал бесконечную злобу, ярость, жажду уничтожения. Спустя годы те чувства притупились, замерли, отошли на второй план. За ними следом отправились и голод с надеждой на выживание. Все, что ему осталось — спасти малышку, обнимающую его что есть сил. И как она умудряется держаться?
Дверь в комнату открывается с хлопком. Несколько новых рабов кричат, умоляют, что-то просят. Те, кто уже давно путешествуют с торговцем знают: лучше даже не открывать глаз, не поднимать голову и ничего не просить. Только так можно избежать шипастой плети. Знакомый шипящий звук проносится по крохотной комнате, вызывая всплеск криков, наполненных отчаянием и болью. Торговец велит им замолчать, орет, пинает кого-то:
— Лети, твой выход, — громогласно произносит тучный кримзит, стоя в дверях и скручивая в пучок плетку. Это все ритуал, часть их бесконечной игры. Маленькая девочка сжимается клубком за спиной мужчины. У него нет выбора — он сам загнал себя в угол.
Раб тяжело вздыхает и поднимается, с силой раскрывает глаза и беззлобно смотрит на того, кто лишил его свободы:
— Я вызываюсь вместо нее, прошу удовлетворить мою просьбу, великий Огир, — мужчина склоняет голову и чувствует, как напрягается шея. Каждое движение для него — целое свершение, но он не позволяет телу ныть слишком долго, заставляя двигаться вперед.
— Вот! — Огир поднимает вверх плеть и заставляет остальных рабов содрогнуться. — Вот, что такое настоящее повиновение и уважение. Прекрасные манеры будут вознаграждены! Я позволю тебе выйти на арену вместо Лети. За мной.
Вот и вся игра. Огир угрожает отправить Лети на смерть, он занимает ее место. Теперь уже его не бьют плетью и пытаются заставить сражаться. Великий рабовладелец нашел более утонченную стратегию. Надавить на единственное место, которое еще способно страдать — его уставшее сердце. Они идут по улице в сторону покосившегося шатра — в этом небольшом городке арена выглядит дешевле, чем заштопанные штаны на замшелом базаре. Мужчина не смотрит по сторонам: все эти маленькие городки на юге Паталы не отличаются один от другого. Бесконечная вереница бедности и смрада. Разруха и принятие идут бок о бок в этих местах. Одетые в тряпье, грязные и измученные — в лицах местных жителей нет никакой надежды на завтрашний день. Единственное удовольствие, что им доступно — билеты на очередной день кровавых боев. Они вытаскивают последние медяки, чтобы оплатить вход в покосившийся шатер и, брюзжа слюной и выкрикивая проклятия, наблюдать за смертельным танцем уставших бойцов.
Развлечение, придуманное богами, уже давно потеряло свои первоначальные заветы. Теперь это просто представление для убогих и отчужденных, для которых лицезрение смерти незнакомого бойца является единственным доказательством собственной жизни.
— Держи, — Огир нехотя пихает мужчине небольшой сосуд, в котором теплится диковинное желтоватое свечение.
— Эликсир? — мужчина не верит собственным глазам. Трясущимися руками он аккуратно подхватывает пузырек из рук тучного кримзита и, не собираясь задаваться лишними вопросами, опрокидывает содержимое.
Целительный поток чакры разливается по телу, затягивая раны. Из глаз уходит туман и, кажется, его больше не качает из стороны в сторону. Конечно, такой малый заряд не залечит все раны, но это неплохое начало.
— Чем я заслужил, великий господин? — ему плевать, он готов упасть в ноги и целовать крючковатые пальцы кримзита, если существует хотя бы крохотная надежда на то, что ему удастся сохранить жизнь Лети.
— Ты хороший раб, Равван. И хороший боец. Ты исправно служишь мне последние годы и я думаю, что из тебя выйдет толк.
Торговец говорил одно, но Равван слышал совсем другое — Огир собирался продать его. Скорее всего, на него нашелся достойный покупатель, или поганый кризмит просто надеялся на удачу. Никому не нужен порченный товар, поэтому заслуженный эликсир должен был чуть излечить раны и подготовить его к продаже.
— Что станет с Лети?
— Если получится, она отправится с тобой, — Огира ничуть не смутила проницательность раба. Когда-то давно Равван был великим воином, мудрым и популярным. Но эти времена исчезли со страниц истории так давно, что вряд ли в Патале нашелся бы тот, кто смог о них вспомнить.
— А если нет?
— Тогда тебе стоит постараться сделать все для того, чтобы это «если» — никогда не наступило, — по-крысиному улыбнулся Огир и раб понял, что на этом время их диалога истекло. — Не стоит забегать вперед, мой Равван. Для начала тебе следует победить сегодня. На тебя поставили неплохие деньги, даже не вздумай разочаровывать моих друзей.
— Сегодня от меня требуется победа? — на всякий случай переспросил мужчина, заходя в шатер.
— Настолько уверенная, насколько это возможно, — утвердительно кивнул рабовладелец.
Равван зашел в то место, что местные называли «ареной», пробираясь сквозь плохо сбитые ряды скамеек. Они скрипели и покачивались, вторя крикам и жестам зрителей. Внутри шатра находился центр всего этого проклятого города — красный песок арены богов. Не такой величественный, как в столице или крупных городах. Сдобренный кровью и страданиями проигравших, превратившийся в настоящее, зыбкое болото, в котором увязали ноги. Равван без интереса посмотрел на двух бойцов, сражающихся сейчас на арене. Двое мускулистых ренжиров с кожей, цвета переспелого апельсина, били друг друга, даже не стараясь защищаться. Он мог бы победить их обоих, но его позвали сюда не за этим.
