По оконному стеклу барабанил дождь, ливший уже несколько часов кряду. В октябре в Туманном Альбионе всегда дождливо, это знает всякий, кто бывал в это время года в Лондоне. Тихое потрескивание дров в камине и аромат свежего чая, наполнивший комнату, делали этот вечер не таким унылым. В креслах расположились два джентльмена. Один из них, пожилой на вид, с седым пробором и пронзительными голубыми глазами, несколькими днями ранее прибыл из Детройта. Был он довольно высок и худощав. Дорогой костюм-тройка, идеально подогнанный по фигуре, и начищенные до блеска ботинки. Галстук с золотой заколкой, увенчанной довольно крупным камнем, гармонировал с бриллиантовыми запонками на белоснежных манжетах. Строгие линии утонченного лица могли запросто передаваться по наследству в какой-нибудь королевской династии, но на самом деле он был выходцем из обычной рабочей семьи.
Его собеседник, сидевший в кресле напротив, тоже на днях прибыл из Штатов, но не из Детройта, а из Чикаго. Он был невысокого роста, очень упитан. Черные пышные усы дополняли копну всклокоченных черных волос. Несмотря на возраст, седина его не брала. Костюм говорил о том, что он более практичен, чем первый джентльмен, и предпочитает менее дорогие вещи, но требователен к их качеству. При этом может совершенно спокойно купить себе целую фабрику по пошиву первоклассных костюмов.
Ближе к камину, греясь у огня, стоял молодой человек в элегантном английском костюме и рубашке с высоким белым накрахмаленным воротничком. Аккуратные тонкие усы подчеркивали его приверженность веяниям моды. Он был выходцем из хорошей английской семьи и получил образование в Кембридже. Его главной страстью были автомобили, которые он ценил больше всего на свете, поэтому он не мог ответить отказом на неожиданное приглашение на эту встречу и упустить возможность поближе познакомиться с седовласым.
Поставив на столик ажурную чашку костяного фарфора, седовласый мужчина встал, подошел к окну и, резко развернувшись и заложив руки за спину, решительно начал свою речь:
– Господа, я собрал вас сегодня для того, чтобы мы позаботились о судьбе мира в целом и наших великих стран в частности. Прошу вас не перебивать меня и выслушать до конца, в противном случае вы можете не так понять мою мысль. Вы согласны?
– Безусловно! Я весь внимание! – бойко отозвался молодой человек.
Сидящий в кресле джентльмен лишь утвердительно кивнул молча и сделал очередной большой глоток горячего чая. Лондон ему был не по душе – слишком сыро и слишком чопорно. Сам он был родом из Германии и отличался свойственной ее нации аккуратностью и педантичностью.
– Итак, – вновь развернувшись лицом к окну, седовласый джентльмен выдержал паузу, всматриваясь в силуэт знаменитой башни. – Итак… Я очень много думал и вел расчеты. Я считаю, что нашему миру грозит большая опасность. Рано или поздно мы столкнемся с проблемами голода и всеми сопутствующими прелестями. Я понимаю, что ни один сенатор или тем более президент не поддержат меня на родине – так же, как, вероятно, и правительство любой другой страны.
Развернувшись, он подошел к огню, сузив круг, и слегка понизил голос – вероятно, опасаясь, что слуги могут что-то услышать.
– Господа, в 1800 году население планеты составляло порядка миллиарда человек. А в 1850 году уже 1,3 миллиарда человек. Более того, наступил 1900 год, и что мне приносят в качестве подсчетов населения? Это уже 1,65 миллиарда человек! Это же немыслимо! Всего за 100 лет население увеличилось в полтора раза!
Сделав шаг, седовласый плюхнулся в кресло и взял чашку с чаем. Сделав глоток, продолжил:
– По моему мнению, население планеты еще лет через сто будет уже около 7—9 миллиардов человек. И это при том, что благородные роды Англии, Германии, Соединенных Штатов будут исчезать из-за отсутствия выбора. Не удивлюсь, что через сотню лет королевский род Англии будет вынужден породниться со своими же подданными. Но все это вам покажется нелепым и смешным по сравнению с основной опасностью! – Выдержав небольшую паузу, седовласый многозначительно вскинул палец вверх и убежденно и жестко вымолвил: – Голод. Когда с востока, из Африки и Азии, хлынут голодающие нищие в поисках хлеба, нам всем придется туго. Я более чем уверен, что большинство из них не будут уметь ровном счетом ничего. Сомневаюсь, что они будут уметь читать и писать. Они окажутся не способны выполнять прилично оплачиваемую работу – которой, к слову, на всех не хватит… И что тогда, вы думаете, они станут делать?
Взор седовласого сначала устремился на молодого англичанина, а потом плавно перешел к усатому джентльмену, который в задумчивости крутил в руках чайную ложку.
– Они начнут грабить и пытаться отнять у нас то, что им не принадлежит, – слова усатого джентльмена прозвучали как приговор без права апелляции.
Дождь все еще барабанил по стеклу, а воцарившееся в комнате молчание нарушалось лишь потрескиванием дров в камине.
– И что же вы предлагаете? – обеспокоенно спросил молодой англичанин.
– То, что я вам предложу, можно рассматривать под разными углами зрения. То, что я вам предложу, вероятно, покажется вам жестким и даже жестоким.
Седовласый взял колокольчик и позвонил. Через несколько секунд распахнулась дверь, и в комнату вошел слуга. Одет он был очень строго, но элегантно: черные брюки, белая рубашка, жилет. Безупречная выправка и прическа. На руках белые перчатки.
– Принеси нам бутылку виски Bowmore, и поскорее.
– Будет исполнено, – слуга развернулся и вышел, тихо закрыв за собой дверь.
– Bowmore – хороший виски. Я думаю, вам понравится. Я специально заказал на заводе несколько бутылок. И вы не поверите, но этот виски отчасти совпадает с темой нашего разговора. Его выдержка уже порядка ста лет! То, что мы сейчас попробуем, было заложено сто лет назад. Его кто-то варил, засыпая туда ингредиенты, дистиллировал, а потом холил все это время. Мы даже не сможем точно узнать, как звали того человека, который стоял у чана, – уже сменилось несколько поколений рабочих на этом заводе, мы знаем только имя основателя! А ведь то, что он сделал сто лет назад, сегодня принесет нам удовольствие. Поэтому я хочу, чтобы мое предложение вы рассматривали исключительно через призму столетия! Не надо пытаться мерить его сегодняшним днем – оно ради будущего. Ради того, чтобы это будущее было у наших потомков.
