То лето выдалось невыносимо знойным. Солнце сжигало всё, что попадало под его беспощадные лучи. Казалось, в мире больше нет ничего, кроме раскалённых камней и потрескавшейся земли, засыхающих растений и жарких ветров. Летнее светило мерно поднималось над миром, заливая горячим мёдом взлохмаченные луга, испуская тепло во все поры деревьев, в каждую клеточку их ссыхающейся кожи. На небе не было ни облачка, и ни один звук не долетал до слуха. Даже ветер стих. Казалось, природа замерла в ожидании чего-то необыкновенного. Егор, мальчик шести лет, чувствовал себя в безопасности. Его будто убаюкивали на руках, прижимая к тёплой груди, как было в первые дни его жизни, память о которых была сокрыта где-то глубоко в голове. Всё для него сливалось в зыбкий и неясный покров, в котором покачивались золотистые бусины света, время от времени сталкиваясь друг с другом, но каждый раз сохраняя свою неизменную форму. Голова мальчика лежала на груди у матери, которая крепко прижимала его к себе. Эта поза была для него настоящим домом. "Здесь хорошо, – думал Егор, – здесь безопасно". Он слышал вдалеке чьи-то встревоженные голоса, но не понимал их смысла, он просто знал, что так должно быть. "Мне здесь нравится, – думал он, засыпая. – Я бы здесь остался навсегда."
***
Небольшой городок из трёх улиц был залит утренним зноем. Окна, остававшиеся открытыми всю ночь, закрывались, пряча жителей небольших квартирок от распаляющейся жары. Тишину нарушало лишь пение птиц, нашедших убежище в прохладе леса, окружающего городок со всех сторон, да мелодичная песня пожилой няни, развешивающей только что постиранное бельё во дворе старого пансиона, служащего на недолгие летние месяцы домом для сирот. Здесь всё дышало спокойствием и безмятежностью – и это самое главное, что могли дать детям стены старого здания, покуда не закончится благословенная пора, и не наступит время возвращаться обратно, в приют одного из соседних, более крупных, городов. В скором времени на улицах начали появляться люди, держащие путь в магазин, куда в этот час привозили свежее молоко. После завтрака на улицах городка уже веселилась детвора из местных домов и соседних деревень. Они, будто не замечая жару, весело катались по мостовым на велосипедах, играли в футбол, дрались на палках или просто радостно гуляли по асфальтированным дорожкам. Детям из пансиона – в сопровождении нянечек – тоже разрешалось выходить за ограду, но не всем были интересны обычные детские развлечения. Егору было больше по душе в компании деревенских ребят бегать на речку или неглубоко в лес, где можно было играть в догонялки или висеть на ветвях берёз. Он мечтал однажды вот так же свободно и смело бегать среди стволов и листьев, слушая звонкий птичий щебет, способный голову вскружить своим чарующим волшебством… Только без того давящего чувства, что он поступает неправильно, сбегая из-под надзора нянечек. Однако, это случится нескоро, когда ему исполнится четырнадцать или шестнадцать лет.
Егор бежал по тропинке к месту встречи со своими друзьями – к старому колодцу, в котором уже много лет была лишь паутина и старые гнёзда ос. Вчера вечером Паша, двенадцатилетний деревенский мальчик, считавший себя главарём их компании, рассказал товарищам историю, услышанную от одного из местных стариков, живущих на отшибе. Старик рассказывал, что раньше был в деревне мужичок один, травы в лесу собирал. И слухи ходили, будто бы он колдун, ведь часто рассказывал человек этот любопытным детишкам истории о лесных духах. Односельчанам не нравилось это, и в один день дом того мужичка был сожжён, а сам он перебрался в лес, в одну из старых заброшенных деревень. Считалось, что он шаманом стал, и до сих пор можно ненароком встретить, если зайти поглубже в лес. Ребята были воодушевлены историей Паши, и единогласно решили утром встретиться и пойти на поиски отшельника.
***
На руках у матери было так спокойно, что не хотелось открывать глаза. Егор чувствовал слабый запах травы и грибов. Сейчас он не думал ни о чём. Мать с нежностью касалась ладонью головы ребёнка, и он лежал совершенно неподвижно, впитывая, словно губка, каждое её движение. Услышав тихий вздох, он всё же открыл глаза. Вокруг было темно, а лицо матери будто светилось мягким лунным светом. Казалось, она вот-вот заговорит с ним. Но она молчала, лишь изредка поглаживая его по голове. Егор хотел дотянуться до неё, но не мог пошевелиться. В его тающем сознании ещё проносились голоса других детей, кричащих что-то непонятное в темноте. Постепенно они исчезли. Тогда мальчик услышал тихий шёпот матери, обволакивавший его посреди сгущающейся темноты. Он узнавал его из тысячи других голосов. "Почему люди такие жестокие?" – спрашивала мать, и Егор чувствовал, что каждое её слово отзывается в нём каким-то эхом. "Люди другие, – шептал голос, – они не как трава и цветы. Они много чего не понимают, но уверены в себе и своём знании." И она замолкала, а её пальцы нежно перебирали волосы мальчика. Егор вновь посмотрел на спокойное лицо матери, сидящей с ним на руках в углу тёмного холодного подвала и согревавшей его своим живым теплом. "Почему ты плачешь, мама?"
"Но есть люди, похожие на травы и цветы, – отвечал тихий голос. – Они живут и дышат, и их волнуют звёзды далёких небес. Они растут среди асфальта, где не принято думать о щедрых россыпях сверкающих пылинок в небе, которое так прекрасно и невыразимо. Они слушают тишину и смотрят туда, наверх, ибо думают, что шум не даст им понять ничего. Но им и не так важно понимать всё. Им достаточно просто дышать, просто быть и ничего не ждать. И такие люди были всегда. Вот только те, кто не как трава и цветы, таких людей очень не любят. Таких людей просто топчут ногами, и эти люди умирают. Но трава и цветы не умирают. Люди часто совсем не хотят жить, а трава и цветы хотят. Они тихо качаются на ветру -так и растут, никуда не торопясь, никогда никому не завидуя, и незаметно превращают свои годы в вечность. Им дано быть частью природы, сливаться с ней и быть ею". Егор слушал живой и такой тёплый голос матери, и ему казалось, что и сам он тоже – часть природы. Мальчик и думать не хотел о людях, особенно о тех, что топчут цветы ногами, – эти слова могли относиться к нему, а могли и нет. Да и кто знает, когда сам он станет травой и цветами? Он не жалел тех, кто топчет его ногами. Он не жалел и тех, кто танцует вокруг в ритме пульса Земли. Зачем? Зачем ему это знание, если оно помешает ему дышать, как трава и цветы? "Ты знаешь таких людей?" – спросил Егор, и голос матери ответил: "Я покажу тебе. Смотри."
