– Доброе утро, чудесный мир! – кричу я в сторону дежурки, пробегая через турникет, и активно жестикулирую.
Сидящие там, как милые обезьянки за стеклом в зоопарке, реагируют совершенно по-разному.
Коллега из отдела, опер Миша Кологривый, издевательски усмехается, а Сенечка Юрьевич, оперативный дежурный, приветливо машет в ответ и, разглядывая мой кислотно-желтый утепленный плащ, снисходительно качает головой. Остальные ведут себя как обычно – делают вид, что меня нет.
Как же надоело!
Многие мужчины даже в современном обществе ни во что не ставят нас, независимых женщин! И пусть мне всего двадцать два, но я чувствую в себе такую внутреннюю силу и безграничную любовь к человечеству, что мысленно всех-всех прощаю.
– Завьялова! – словно в рупор окликает дежурный. – К подполковнику на ковер. Быстро!
– Руки в ноги, рыжая, – скрипит Кологривый.
Я закатываю глаза, ощущая, как внутри поднимается предательская волна ужаса. В панике оглядываюсь назад.
Может, сбежать? Ну ее, эту мечту!
Пожалуй, оперативная работа – мужская, таящая в себе множество опасностей, – не для дамочек вроде меня… Тут же сама себя одергиваю.
Ведь знала, что как следует получу по шапке, когда взяла на себя смелость помочь соседке. Муж у Нелли – самый настоящий Тиран Тиранович. Пять лет он держал жену с детьми в страхе и ужасе. А на прошлой неделе все – крышка!
Надоело это терпеть, поэтому я выкрала наручники у своего непосредственного руководителя, грозного майора Бойцова, и… о ужас – приковала соседа к батарее.
Пропажу Бойцов довольно быстро заметил и устроил мне такую прилюдную порку, что до сих пор в ушах шумит. Затем он уладил конфликт с соседом, попутно озвучив, что, если тот и дальше будет кошмарить жену – придется отдохнуть пятнадцать суток.
Как оказалось, зря не применил санкции сразу! Потому что недоделанный Рэмбо в трико прямиком отправился в прокуратуру, где накатал на меня жалобу. Теперь моя прекрасная карьера стажера в районном отделе полиции грозит закончиться, едва начавшись!
Стоя рядом с массивной дверью, ведущей в кабинет начальника, размышляю, что лучше сделать. Перекреститься или сразу написать рапорт об увольнении?
Пожалуй, положусь пока на Господа Бога.
– Можно? – пищу я, приоткрывая дверь.
– Можно, Завьялова! – орет подполковник.
Кажется, на все отделение.
Упс!
– Добрый день, – блею как овечка.
– Добрый?! – рычит Борис Николаевич. – Тогда, как только наступит злой, сразу же пиши рапорт и заказывай себе поминальную. Дура! – звенит в ушах. – Малолетняя дура!
Ну зачем так-то?
Я вздрагиваю от резкого стука. Это Борис Николаевич о стол ладонью бьет. Как бы не сломал руку-то. Переживаю.
Опустив голову, я вжимаю ее в плечи и иду к вытянутому столику, который примыкает к заваленному бумагами рабочему месту подполковника. По-прежнему не поднимая глаз, усаживаюсь на стул. Напротив – мужские руки, увитые крупными выступающими венами. Ухоженные, с аккуратными ногтями. Украдкой рассматриваю красивые пальцы, блестящий циферблат и кожаный ремешок на часах.
Руки, которые я узнаю даже во сне…
Это и есть Бойцов. Или мой прекрасный майор Тимур Иванович. Вернее, мой он, конечно, всего лишь как начальник.
Кстати, Бойцов терпеть меня не может. Как видит, сразу зубами скрипит, будто у него заболевание нервной системы или еще что похуже, связанное с паразитами.
– Борис Николаевич, – спокойно произносит майор.
– Заткнись! – орет подполковник уже на Бойцова. – Я говорю!
Тот, цыкнув, замолкает.
– Оба заткнулись! У меня проблем из-за вас выше крыши. Проверками сейчас замучают, оэсбэшники на пороге (сотрудники отдела собственной безопасности. – Прим. авт.).
– Дядя Боря… – облизнув пересохшие губы, начинаю я.
– Молчать! – Он взлетает с кожаного кресла и, как рак в кипятке, краснеет на глазах. – Какой я тебе дядя, Завьялова? На службе я твой начальник. Почти бог!
– Простите, снова забыла…
Подумаешь!
Я обреченно вздыхаю. Приподнимаю подбородок, и взгляд напарывается на темные глаза, внимательно изучающие мое пылающее лицо. Скулы Бойцова привычно напрягаются, а крылья носа раздуваются, будто дыхание стало тяжелым.
Подполковник продолжает:
– Забыла она! Растяпа! Дубина стоеросовая! Я тебя выкину отсюда, будешь полы в подъездах мыть. Поняла меня?
Не выдерживаю! У меня вообще-то тоже гордость имеется.
– То есть вы считаете, что женщина больше ни на что не годится? – Отодрав взгляд от Бойцова, устремляю его на дядю.
– Ты эту свою феминистическую муть брось, бестолковая. Я считаю, что ты, Завьялова, ни на что ни годишься! Агриппина за тебя просила, а сестре я отказать не смог. Пришла, присела на уши. «Валерия ведь такая умница, врожденное упорство обязательно выстрелит, и она станет лучшим сотрудником».
Бойцов открыто смеется. Я зло смотрю на него.
– Ста-ну! – обещаю медленно и четко, словно вбивая сваи.
Борис Николаевич разводит руками:
– Выстрелило! Пока что твое упорство выстрелило мне в спину, Валерия! – Он обессиленно опускается на стул и хватается за голову.
Снова смотрю на майора, рассевшегося напротив. Резко очерченные губы разъезжаются в полуулыбке, и я зависаю, как восторженная дурочка.
Ну до чего же этот Бойцов хорош собой, а? Короткие светлые волосы, остриженные под машинку, и при этом удивительно смуглая кожа, темные глаза. Широкий, вечно колючий, как наждачка, подбородок.
Я разглядываю массивные плечи, упакованные в выцветшую джинсовую рубашку. Грубый ремень кобуры смотрится на них так соблазнительно, что это вызывает в груди непонятное волнение.
Чтобы не выдать себя, приходится отвернуться и восстанавливать пульс. Тимур Иванович, черт возьми, так похож на молодого Ван Дамма, что я снова думаю о том, как приду домой и пересмотрю парочку фильмов с брутальным актером.
– Борис Николаевич, – тяжело вздыхает Бойцов, постукивая костяшками пальцев по столешнице. – Считаю, надо всем успокоиться. Я сам все решу, товарищ начальник.
– Решит он, – ворчит дядя Боря.
– Решу. И Завьялову… сам накажу. – Бойцов скалится.
Я округляю глаза. Уверена, кожа на лице по цвету сейчас практически сливается с рыжими от природы волосами.
Сам накажу!
Из уст грозного майора звучит, конечно, захватывающе…
