Мой яростный блеск, когда ты блестишь, это – мои дела,
Мой радостный звон, когда ты звенишь, это – моя хвала.
Живой, я живые тела крушу, стальной,
ты крушишь металл —
И, значит, против своей родни каждый из нас восстал.
Абу-т-Тайиб Алъ-Мутанабби
Николай очнулся после тяжелого забытья. Нестерпимо болела голова. Неужели он так много выпил накануне? Вроде нет. Сквозь мутную поволоку, накинутую на его память, юноша принялся мучительно вспоминать события минувшего вечера.
Триумфальный дебют и гром аплодисментов увальню, который смог одолеть самого Повелителя Четырех стихий. Кажется, что после этого он собирался уходить, но цирковые уговорили его отметить дебют небольшим и скромным банкетом. Он было стал отнекиваться, но старшие товарищи очень убедительно говорили о цирковых традициях, а малютка Лизетт так мило улыбалась при этом, что отказать, право, не было никакой возможности. «Скромный» банкет затянулся далеко за полночь. Николай несколько раз порывался уйти, но каждый раз что-то мешало. «Вот сейчас, еще чуть-чуть – и пойду», – начинал он собираться, но что-то мешало просто встать и уйти. Пьянили не только пузырьки искрящегося шампанского, но и еще стоявший в ушах гром оваций, дивная звездная ночь и дружеская рука на его плече огромного и надежного Джона-Ивана. А более всего волнительно пьянило крутое бедро малышки Лизетт в опасной близости от его ноги. Парень почувствовал, что изрядно захмелел, и голова стала туго соображать. Он куда-то хотел идти? Куда? Коля решительно встал, отодвинув откровенно придвинутую к нему ножку миниатюрной акробатки. Попытался выйти из-за стола, но покачнулся, потерял равновесие, едва не упал и… рухнул, уткнувшись носом в стол.
Воспоминания дались ему с трудом и головной болью.
– Да, дела! – Николай потер тяжелую, словно налитую чугуном голову. – Боже, как стыдно, первое выступление – и так напиться. Еще подумают, что пьяница.
Но было еще что-то, что мешало спокойно относиться к вчерашней выходке. Словно что-то неотвратимое произошло в его отсутствие и по его вине.
– Наталка! – Одного имени любимой было достаточно, чтобы он все вспомнил, и жестокая боль пронзила острой иглой его сердце.
Когда запыхавшийся Николка подбегал к дому Воиновых, то обратил внимание на странное оживление вокруг него. Возле дома стояли возбужденно переговаривающиеся зеваки, а у самого входа дежурили две кареты скорой помощи. У двери был выставлен полицейский пост, поэтому нечего было и думать, чтобы проникнуть внутрь.
Юноша затесался в толпу, с тоской смотря на дом:
– Не успел!
Однако надо было узнать, что там произошло. Он огляделся и заметил неподалеку старика в одной рубахе с помочами и одетыми на босу ногу калошами. Сосед! Вот кто нам нужен.
– А что случилось-то, что? – спросил Николка у презабавно одетого старикашки. – Пожар, что ли?
– Да какой там пожар, мил человек! – Дед оказался словоохотливым и рад был неожиданному собеседнику. – Тут, почитай, целая трагедия разыгралась.
У Николки сжалось сердце, но он напустил на себя невозмутимый вид и как можно безразличнее сказал:
– А-а-а, вот оно что! А то я пробегаю мимо, смотрю – люди стоят.
– Вот так в жизни бывает. Третьего дня как приехали в Москву, и хозяин, значит, в запой ушел. Как там было, не знаю, но только с перепоя из разума он вышел. Схватился за нож и давай гоняться за домочадцами. Слугу своего, что утихомирить пытался, ножом насмерть пырнул. Гостя, который жену с дочкой бросился защищать, ранил. А там и сам на нож бросился.
– А женщины-то где?
– Да кто их знает! Убежали! Пропали! Нет их нигде.
В это самое время толпа зевак заволновалась:
– Несут! Несут!
Дверь в дом распахнулась, и санитары вынесли двое носилок. Николай рассмотрел, что на одних лежал Александр Олегович, на других Тихоныч.
– Прощайте! – еле слышно произнес Николай и незаметно перекрестил.
Все! Больше ему здесь делать было нечего!
По залитому утренним солнцем бульвару медленно шел молодой человек. На его лице застыла маска, а на переносицу легла скорбная складка.
– Найду! Отомщу! Спасу! – как заклинание повторял он.
Навстречу Николаю бежали мальчишки и, размахивая газетами, кричали звонкими голосами:
– Внимание! Внимание! Немецкий ультиматум отклонен! Германия объявила войну России!
На календаре стояло 1 августа 1914 года.
Юноша встрепенулся.
– А ну, дай, щегол! – Николай, кинув медяк, вырвал газету у паренька.
Это оказалось «Русское слово». На первой странице газеты крупным шрифтом было набрано:
