Цикл римских цифр
I
«Правильный выбор»
Я агрессивный человек. Мой психотерапевт прилагал титанические усилия на бесчестном количестве сеансов, чтобы добраться до истоков моей агрессии. Самому себе, не говоря уж о ком-либо, я не мог дать этого ответа. Мое внутреннее состояние достаточно трудно описать и практически невозможно понять, даже мне, прожившему с этим всю свою жизнь, где каждый новый день отзывался войной в моей больной голове, а я отважно сражался, подобно Римскому гладиатору, медленно приближаясь к пониманию неизбежного.
Еще в глубоком детстве я начал испытывать злость ко всему, ко всем, к каждой клетке окружающего меня пространства. Я ненавидел цвет комнатных обоев, расположение мебели и других вещей в доме, даже собственная прическа и даже тень казались мне чем-то отвратительным. Тогда я начал разбирать весь дом на мелкие части, начиная разбитой посудой и заканчивая поджогом родительской спальни. Долгое время мои родители не хотели обращаться к помощи специалистов, думали, что, воздействуя на меня всеми возможными гуманными способами можно добиться куда большего. Вскоре, уже в полной мере осознав проблему, они направили меня к психотерапевту, который принимал пациентов на дому, но после первого же сеанса он отказался работать со мной и полностью вернул деньги. Я рассказал ему о том, как и главное зачем отрезал соседскому коту хвост садовыми ножницами. После этого он выставил меня за дверь, и мы никогда не виделись.
Первый раз я ударил человека, когда стал немного старше, хотя мой маленький, неокрепший кулак еще не был приспособлен для качественного и жесткого удара. В то время я ходил в начальную школу, как все обычные дети, но чувствовал себя черным ребенком в начале пятидесятых. Там я смог поладить лишь с одним парнем из полутора тысяч учеников. Это был огненно-рыжий, невероятно жирный парень из обычной семьи среднего класса, с маленькими, как бусинки ядовито-зеленого цвета глазами, расположенными далеко друг от друга. Большие слоновьи уши, толстая и короткая, как старый пень, шея, кучерявые черные и вечно грязные волосы. Одним словом – урод, каких мало. Но вот было в нем что-то такое, что притягивало к нему самых разных людей и я не был исключением. Может быть эта манера как-то необычно разговаривать, а может какая-то мощная внутренняя энергия. Не знаю, но это точно не внешние данные. Таких, как он я видел в телешоу самых необычных людей планеты, и он с лёгкостью смог бы стать пастухом их безобразного стада. В общем и целом, мы провели вместе три сумасшедших года, вместе перешли в среднюю школу, вместе учились и проводили досуг. Я считал его другом и, как ни странно, не злился на него, как на остальных, а он доверял мне свои самые сокровенные тайны и секреты. Тот роковой день перечеркнул все жирным штрихом огромной и ужасной кисти необузданной, внезапной ярости. Вряд ли мне удастся вспомнить, чем именно я был тогда занят, когда Дени Кроули – так звали того парня, начал молотить по двери моего дома руками и ногами, громко, насколько только возможно, выкрикивал мое имя, будто за ним гналась стая голодных волков, а от моих действий зависела его жизнь. Отчасти так и было. Многое с годами ушло из памяти, но я отчетливо помню свои ощущения в тот миг. Этот грохот по деревянной двери, как от отбойного молотка, глушил все в округе, включая мои мысли, а его омерзительный свинячий голосок резал слух почище ленточной пилы. Тогда я решил, что если не умру, пока иду до двери, то убью его первым, голыми руками. Я быстро открыл эту чертову, постоянно скрипящую, массивную дверь и, не дав сказать Дени ни единого слова, начал вбивать его широкий красный нос в пустую огромную голову так, как забивал гвоздь тяжелым молотком в мягкую и сырую древесину. Мне было десять лет. Он выжил. Помню у дома стояли патрульные машины и карета скорой помощи. Всеобщий шок. Как следствие психиатрическая больница Джареда Маккли, гребаного мозгоправа, выходца из Кембриджа, с самооценкой летящего павлина. Редкий старый кусок дерьма. Жаль, что в один момент санитары не дали мне всего нескольких секунд, чтобы я успел сломать ему предплечье, ему повезло отделаться лишь переломом указательного пальца, которым он так любил ткнуть в грудь, указывая на низкое социальное положение и своё превосходство над пациентами.
Долгие восемь лет я прожил в этой тюрьме, сперва в детском отделении, а после меня перевели в общую «массу». Тюрьма – иначе это место просто не назвать. Целых восемь, невероятно долгих лет, казалось, я никогда не выйду из этого заведения. Если бы меня спросили, как выглядит ад, я бы не задумываясь, ответил: «Как лечебница Джареда Маккли». Лишённое смысла существование в этих стенах действительно походило на вечное, цикличное, по-настоящему адское страдание. Распорядок дня через пару недель сделал бы из абсолютно здорового человека сумасшедшего, но они неустанно твердили, что все, что они делают, благоприятно сказывается на пациентах. Трижды в день нас кормили препаратами, которые способны успокоить бешеного носорога или даже извергающийся вулкан. Ничего не изменялось на протяжении всех этих лет. Абсолютно ничего. Конечно, часто бывало, что я отказывался есть или принимать лекарства, тогда меня обязательно связывали и вкалывали лошадиную дозу какой-то мути, так что несколько дней сложно было даже ходить. Такие меры действительно не могли не действовать, видимо, правда профессионалы своего дела. Вероятно, их девиз: «Нет человека – нет проблем». За видимым спокойствием камня, все та же подавленная, загнанная в угол, ярость, таилась, где-то глубоко внутри меня, ожидая своего часа и с каждым днём возрастая в разы и казалось, что когда-нибудь она просто разорвёт меня на куски намного большим, чем ядерный взрыв. Каждый раз, глотая пилюли, моё воображение рисовало самую медленную и мучительную смерть для каждого работника этого дурдома. Стоило большого труда не потерять себя в лабиринтах собственного сознания, сопротивляясь эффектам медицинских препаратов и научиться отделять иллюзии от реальности. Каждый день я боролся и вот в один момент все это безумие закончилось.
Все изменилось за один счастливый день. Всеобщий траур. Старый Маккли умирает от сердечного приступа в собственном кабинете с телефонной трубкой в руках, широко распахнув рот и уже погасшие глаза, а вдобавок испачкал штаны и кресло, в котором сидел. На похоронах собрали всю больницу от поваров и санитаров до докторов и профессоров, даже пациенты и те были приглашены. Неофициально, конечно. Коллеги доктора читали прощальные речи, чуть ли, не возвышая усопшего над живыми, словно речь шла о господе боге. Мои коллеги напротив, вовсе не понимали, что происходит. Некоторые не могли вынести вид мертвеца и сходили с ума ещё больше. Кто-то пытался говорить с умершим и, похоже у него действительно получалось, а кто-то пел рождественские песни или просто катался по земле с безумными криками, а я в свою очередь глядел на тяжёлый дубовый гроб и слегка аплодировал той, кто забрал этого старого говнюка с загробный мир. Со стороны картина выглядела весьма забавно, несмотря на ситуацию. Полная вакханалия.
