Не само действие увеличивает
страсть, а способ его восприятия
Детство. Светлое чувство охватывает меня, когда я вспоминаю те летние дни. Это целая жизнь, наполненная радостью и счастьем. Она прожита и никогда уже не повторится. Я знаю это. Тщетно стараюсь я повторить ее. Все, что мне удается, лишь короткие эпизоды. Они всплывают на миг и погружаются в прошлое, тонут безвозвратно. Кто поможет вернуть мне то, что давно утеряно?
Мир сегодняшний, как бы ни был он красив и красочен, не идет ни в какое сравнение с прежним. Все его краски блекнут перед переживанием тех дней, и ничто не может меня так радовать, как радовало тогда. Простой спичечный коробок со стеклышками и ее улыбка.
Образ той женщины невозможно повторить. Он единственен. Все попытки разбиваются, рассыпаются в прах.
Как собрать воедино тысячу осколков, упавших с такой высоты? Невозможно.
Но как мне этого хочется, и насколько велико желание сделать это.
***
На следующий день после моего приезда, стих ветер, а вместе с ним и дождь. Небо постепенно расчистилось и перестало быть хмурым и темным.
После того, как солнце осветило верхушки деревьев и серебристые ниточки паутины закачались, сверкая, дети начали собираться в группы по интересам. Каждый мог по желанию пристроиться к разным группам, если его не прогоняли, конечно. Девочки играли в свои игры, мальчики в свои.
Один мальчик залез на дерево и сидел там.
– Что ты там делаешь? – спрашивали его остальные, проходя мимо.
– Вы мешаете мне думать, – отвечал он.
– Пошли с нами!
– Не хочу.
– Ну и сиди там, думалка!
– Не дразните его, – сказала воспитательница. – Он не похож на вас, но это не дает вам право плохо с ним обращаться.
Мне нравилось неспеша обходить всех и смотреть, кто во что играет и чем занимается. Иногда, исходя из своего опыта, я вставлял замечания, которые казались мне необходимыми в данный момент.
Несколько малышей возились в песочнице, они ругались друг с другом.
– Твои куличи разваливаются! Ты не умеешь их делать!
– Сам не умеешь!
Я подошел и сказал:
– Смачивайте песок водой, тогда куличи не будут рассыпаться.
– Знаем, знаем.
– Надо позвать мальчика в коротких штанишках с брызгалкой. Где он?
– У муравейника видели! – крикнули проходившие мимо ребята.
Его позвали. Он подошел.
– Займись-ка делом, – сказал я ему.
– Каким? Я и так занят с утра до вечера, – он осмотрел свою брызгалку. – Воду надо набрать, мало осталось.
– Вот, вот, набери воду и помоги делать им куличи.
– Иди к нам, а то у нас не получается, мы дадим тебе формочки! – заулыбались малыши и приветливо замахали ему руками. Он тоже улыбнулся и пошел набирать воду. Я проследовал дальше.
– А вы, что делаете? – спросил я у двух девочек.
Они принесли большую простынь и, ползая по траве, резали ее ножницами.
– Вас заругают!
– Уже поздно. Мы ее разрезали, – они улыбнулись и поднялись с колен. – Это одежда для кукол. Смотри! – одна девочка кивнула головой в сторону. Там прямо на траве лежали две голые куклы.
– Здорово! – похвалил я их и пошел дальше.
Я снова услышал голос воспитательницы, он звучал как музыка. В синем платье она пошла по тропинке и, сняв босоножки, несла их в руке, неторопясь, поправляя волосы.
«Может быть дать ей заколку? Попрошу у мамы», – подумал я. «И вообще, что ей нравится, а что нет? Что она любит больше всего? Как бы это выяснить». Я пошел за ней по тропинке, пиная ногами шишки, дошел до мальчика, сидящего на дереве. Он сидел неподвижно и я решил, что он заснул.
– Не спи, упадешь! – крикнул я ему, задрав голову.
Отстань, я не сплю, я думаю. Чего пристал? … Возьми лучше спичку, помажь один конец в сосновой смоле и положи в лужу.
– И что будет?
– Увидишь…
Я так и сделал. Удивительно, спичка начала двигаться, оставляя на воде след.
Воспитательница тем временем подошла к своему корпусу и скрылась за дверью.
«А вдруг ей не нравятся заколки?» Но вот, что волновало меня больше всего: «Нравлюсь ли я ей?» Наверное, да, я встречал ее взгляд постоянно, каждый день, по несколько раз.
Она смотрела на меня не так, как девочки. Совсем по-другому. Конечно же, ведь она не девочка и нечета им. Ее взгляд более осмысленен, а глаза… Они такие. Словами не передать. Можно сказать, что они красивые, но это слишком просто.
На скамейке сидели три девочки. Я подошел и спросил:
– А кто эта тетенька в синем платье?
– Та, что прошла по тропинке?
– Да.
Они засмеялись, одна, что казалась старше других, сказала:
– Это не платье, а сарафан и вовсе не синего цвета, а василькового, еще светлый есть. – Она посмотрела на меня серьезно.
– А какие у нее еще платья есть? – попытался я продолжить разговор.
Они переглянулись. Одна девочка с тоненькими косичками ответила, хихикнув:
– У нее есть юбка в горошек, – она опустила голову и стала загибать пальцы, – светлое платье в мелкий цветочек… Так, уже три.
– Четыре! – заметила третья, вытянув вперед ноги в белых носочках.
Она все время молчала, и теперь решила наверстать упущенное и, болтая ногами, продолжала:
– А платье кремовое, с коротким рукавом, забыла? Ты глупая.
– Ах да! – девочка с косичками подняла голову. – Сама глупая, дура.
– Тише! Не ссорьтесь! – вставила старшая и снова взглянула на меня. – А ты, что недавно приехал? Смена уже началась. Это Елена Ивановна, она давно здесь работает.
Она поправила волосы, вынула шпильку и, положив ее в рот, стала причесываться, потеряв ко мне интерес.
День продолжался. На залитом солнцем дворе играли дети. Они возились возле песочницы и весело бегали друг за другом. Подошел мальчик в коротких, штанишках и стал поливать всех из брызгалки. Поднялась суматоха. Воспитательница отняла брызгалку и шлепнула его ладошкой по попе. Круглое лицо мальчика искривилось, но он не заплакал, а улыбнулся. Он был смешной и глупый. Может потому, что маленький, младше всех, и плакал чаще остальных. Елена Ивановна взяла его за руку и увела. «Интересно, что он чувствовал и почему не плакал», – подумал я, наблюдая. У его мамы тоже было круглое лицо.
Дети и родители похожи. Если бы я отнял у него брызгалку, вот тогда бы он точно заныл. Но воспитательница – это другое дело. Значит, ему приятно.
Елена Ивановна отвела мальчика и уселась в беседке. Она всегда садилась туда, чтобы красить ногти. Я подошел ближе и, делая вид, что собираю ягоды, стал осторожно разглядывать ее, стараясь, чтобы она меня не заметила.
Лицо ее было спокойным и серьезным. Она сосредоточенно занималась своим делом, очень важным. Никто не смел мешать ей. Левая рука ее лежала на столе, рядом стоял флакончик треугольной формы с открытой, сдвинутой в сторону крышкой. Она аккуратно снимала крышечку, которая одновременно являлась кисточкой, чтобы сделать несколько штрихов, затем вставляла кисточку на место, а левую руку отводила в сторону и, поворачивая вслед за ней голову, внимательно смотрела на результат то, отдаляя, то приближая к себе руку. Если кто-нибудь в это время нарушал ее покой, она сначала поднимала ресницы, затем вскидывала голову и зычным красивым голосом резко окрикивала шалунов. Ее голос слышался далеко. Обрывки ее фраз часто звучали у меня в голове, повторяясь и чередуясь в разных сочетаниях.
