Глава 1
Что происходило в отеле «Георг Пятый», пока в Париже шел дождь, Мегрэ спал, а несколько человек делали все, что могли
– Самые коварные дела – те, что вначале выглядят такими простыми, что ты не придаешь им большого значения. Они вроде тех болезней, которые начинаются почти незаметно, с чего-то неопределенного, что называют просто «недомогание». Когда такую болезнь наконец начинают принимать всерьез, часто бывает слишком поздно.
Мегрэ сам сказал это инспектору Жанвье как-то вечером, когда они вместе возвращались на набережную Орфевр через Новый мост.
Но в эту ночь Мегрэ ничего не говорил по поводу событий, которые разворачивались рядом с ним, потому что крепко спал рядом с мадам Мегрэ в своей квартире на бульваре Ришар-Ленуар.
Если бы он и ожидал неприятностей, то думал бы не об отеле «Георг Пятый», о котором в газетах чаще пишут под заголовком «Светская хроника», чем под заголовком «Происшествия». Он подумал бы о дочери одного депутата, которую был вынужден пригласить в свой кабинет, чтобы порекомендовать ей в будущем воздержаться от некоторых эксцентричных поступков. Хотя Мегрэ и говорил с ней отеческим тоном, она очень плохо восприняла его совет.
– Кто бы вы ни были, вы только служащий, и я добьюсь, чтобы вас уволили!
Правда, ей только что исполнилось восемнадцать.
В три часа утра пошел слабый, мелкий дождь. Его едва можно было разглядеть, но все же его хватило, чтобы отлакировать тротуары и мостовые улиц и усилить блеск фонарей, как слезы усиливают блеск глаз.
В половине четвертого на четвертом этаже отеля «Георг Пятый» зазвенел звонок в комнате, где дремали горничная и лакей. Оба спящих открыли глаза. Лакей первым заметил, что лампа, которая зажглась, была желтого цвета, и сказал:
– Это Жюля.
Его слова означали, что звонили Жюлю, коридорному, который сейчас понес одному из постояльцев бутылку датского пива.
Гостиничные слуга и служанка снова заснули каждый в своем кресле. После этого довольно долго было тихо, потом снова прозвучал звонок. Это произошло в тот момент, когда Жюль (ему было больше шестидесяти лет, но он продолжал дежурить по ночам) вернулся с пустым подносом.
– Ну вот опять! – проворчал он сквозь зубы и не спеша направился к номеру триста тридцать два, где светилась сигнальная лампа над дверью. Он постучал в эту дверь, немного подождал и, поскольку ничего не услышал в ответ, тихо открыл ее.
В гостиной номера – темнота и ни одного человека. Немного света пробивалось в нее только из спальни. И оттуда же непрерывно доносились стоны, слабые, словно стонало животное или ребенок.
Маленькая графиня лежала на своей кровати, полузакрыв глаза, чуть приоткрыв рот и прижав обе ладони к груди примерно там, где находится сердце.
– Кто это? – простонала она.
– Коридорный, госпожа графиня.
Жюль хорошо знал графиню, и она тоже отлично его знала.
– Я умираю, Жюль. Не хочу умирать! Скорее позовите врача. Есть врач в отеле?
– В такой час – нет, госпожа графиня, но я скажу медсестре.
За час с небольшим до этого Жюль принес в этот номер бутылку шампанского, бутылку виски, содовую воду и ведерко со льдом. Все эти бутылки и стаканы по-прежнему стояли в гостиной, кроме бокала для шампанского, который лежал перевернутым на ночном столике.
– Алло! Скорее позовите мне медсестру!..
Мадемуазель Розэ, дежурная телефонистка, не удивилась этому, вставила в одно из многочисленных гнезд коммутатора первый штепсель, потом так же вставила второй.
Жюль услышал далекий звонок, а потом сонный голос:
– Алло… Медсестра слушает…
– Вы не могли бы сейчас же спуститься в номер триста тридцать два?
– Жюль, я умираю… – донеслось с кровати.
– Вот увидите, госпожа графиня: вы не умрете.
Жюль не знал, что ему делать, пока он ждет медсестру. Он зажег лампы в гостиной, заметил, что бутылка из-под шампанского пуста, а бутылка виски выпита только на три четверти.
Графиня Пальмиери продолжала стонать, сжимая ладонями грудь:
– Жюль…
– Да, госпожа графиня?..
– Если ко мне придут слишком поздно…
– Мадемуазель Женеврие сейчас спустится.
– Если все-таки ко мне придут слишком поздно, скажите им, что я отравилась, но не хочу умирать…
В этот момент медсестра с серым лицом, которое было почти одного тона с ее сединой, вошла в комнату, сначала для приличия тихо постучав в дверь. Ее тело под белым халатом еще пахло постелью. В руках у нее был пузырек бог знает с чем коричневатого цвета, а карманы раздулись от коробочек с лекарствами.
– Она говорит, что отравилась…
Мадемуазель Женеврие прежде всего огляделась, заметила корзину для бумаг, вынула оттуда коробочку из-под лекарства и прочла надпись на этикетке.
– Попросите телефонистку вызвать доктора Фрера… Это срочно…
Можно было подумать, что теперь, когда рядом был кто-то, чтобы ее лечить, графиня покорилась своей судьбе: она больше не пыталась говорить, и ее стоны сделались еще слабее.
– Алло! Скорее позовите доктора Фрера. Да нет, это я не для себя. Это медсестра сказала, чтобы вызвать.
В первоклассных отелях и в некоторых кварталах Парижа такое происходит настолько часто, что в дежурной части парижской полиции, если ночью поступает вызов, например из Шестнадцатого округа, почти всегда кто-нибудь спрашивает:
– Гарденал?
Это название медикамента сделалось нарицательным: его стали использовать в значении «отравление снотворным», как говорят «берси» в значении «пьяница».
– Принесите мне горячей воды…
– Кипяченой?
– Не важно, лишь бы была горячая.
Мадемуазель Женеврие пощупала графине пульс и приподняла ей верхнее веко на одном из глаз.
– Сколько таблеток вы проглотили?
Графиня ответила голосом маленькой девочки:
– Не знаю… Уже не знаю… Не дайте мне умереть…
– Конечно не дам, моя милая… Все-таки выпейте вот это…
Медсестра поддержала графиню за плечи и поднесла стакан с лекарством к ее губам.
– Это серьезно?
– Пейте!
В двух шагах оттуда, на проспекте Марсо, доктор Фрер торопливо оделся и схватил чемоданчик. Чуть позже он вышел из спящего дома и сел в машину, которая была припаркована у края тротуара.
Отделанный мрамором вестибюль отеля «Георг Пятый» был безлюден. В одной его половине сидела только ночная дежурная по приему въезжающих, которая читала газету, пряча ее под столом из красного дерева, а во второй – только консьерж, который не делал ничего.
– В триста тридцать второй… – объявил ему врач, проходя мимо.
