Как-то вечером, среди зеленеющей листвы нашего сада, мы с Мэрри сидели возле окна и мечтали, как все дети.
– Вилли, а как ты думаешь, – спросила меня Мэрри. – Мы доберёмся вон до той звезды?
Мэрри указала рукой на одну из бесчисленных звёзд, что были сегодня на небе.
– Как ты думаешь, там есть жизнь? Хотел бы ты увидеть, кто там живёт? Хотел бы?
– Не знаю, Мэрри, мне бы доделать домашнее задание, а потом уже думать о каких-то там звёздах.
– Но сейчас лето, врунишка! Мы же вместе ходим с тобой в одну школу, ты что, забыл? Ты даже в одном классе со мной сидишь, глупыш.
– Ну, может, и так. Я не сильно часто думаю о звёздах, так что ничего путёвого тебе не отвечу. Вообще, Мэрри, мне хотелось бы повзрослеть, если честно. Я давно так хочу стать взрослым, если бы ты только знала.
– Вот ты глупенький, Вилли! Никто не хочет повзрослеть. По крайне мере, никто в здравом уме.
– А я хочу! Хочу ходить на работу, и чтоб у меня была машина. Я бы тогда ездил на пикники, когда мне только захочется. Хоть вечером. Никогда не видел, чтоб взрослые так делали. А я бы делал.
– Ничего бы ты не делал, глупенький. Ты бы жил, как и все взрослые – скучной-скучной жизнью. Вот я лично не хочу взрослеть. Никогда!
– Ты серьёзно, Мэрри? Нет, ты действительно серьёзно сейчас? Это же так здорово – распоряжаться своей жизнью, как тебе только захочется. Никто тебе не указ!
– Да? А работать ты как будешь? Ты думаешь начальник тебе не указ?
– Ну, это же совсем другое. Не сравнивай.
– А вот и буду! Это же всё жизнь! Разве бывают исключения?
– А разве нет?
– Ну конечно бывают! Но не так… Не так, Вилли!
– А как?
– Я не знаю, если честно.
Открылась дверь, и в полоске яркого жёлтого света показалась мама.
– Мэрри, – сказала она. – Смотри не засиживайся долго, Тера начнёт переживать.
– Нет, что вы! Она никогда не переживает, когда я у вас! Можете ей позвонить!
Тера – это мама Мэрри. Они живут здесь по соседству. Мы с самого детства дружим, сколько я себя помню. Мэрри в этом году должно исполниться двенадцать, а я на год старше. Так что, я старший, а она – малявка.
– Нет, я не буду звонить Тере. Но смотри, я всегда переживаю, когда на улице темно…
– Всё в порядке, миссис, Аскваейр. Я уже привыкла. Мне двадцать секунд бегу. Вы что, не переживайте вы так. Вы так всегда заботитесь обо мне, но это лишнее.
– Мам, я проведу её, – сказал я.
– Ну, если тебе не будет сложно.
– Да мам, воздух отличный, я как раз подышу перед сном.
– Ну вот и хорошо.
Мама сделала вид, что этот ответ её успокоил, и закрыла за собой дверь. Хоть слабая полоска света всё ещё проникала в нашу тёмную комнату.
– О чем ты думаешь, Вилли?
– Да не о чём. Просто уже поздно, мысли лезут разные в голову.
– Ну, мне, наверное, уже пора домой.
– Хорошо. Я тебя проведу.
– Нет, не беспокойся. Я сама дойду.
– Нет, я маме обещал.
– Ох, Вилли!
Мэрри надела свою лёгкую кофточку, и мне почему-то стало её так жаль. Сам даже не знаю, почему. Так жаль, что я почувствовал, что сейчас влюблюсь в неё. Она была такой беззащитной, доброй и хрупкой. Она всегда проводила у меня столько времени, что я так привязался к ней, и теперь я осознал, что не представляю жизни без неё. Мне это чувство понравилось, но вместе с ним мне стало страшно. Страшно, что оно останется навсегда. И что я не смогу её любить так сильно, как она меня любит. Я был уверен, что она любит меня больше жизни. Детской, невинной любовью. Ах, как мне стало её жаль.
Я посмотрел на то место, где лежала её кофточка, и мне стало жаль и его. Мне всё на свете стало жаль, к чему она когда-либо прикасалась. Оно заслуживало большей любви, как и Мэрри.
– Ну что, глупыш? Идём?
– Да.
Мы вышли на тёмный воздух. Под лунным светом были видны высокие зелёные кусты, что росли в нашем маленьком саду; трава, завидев жёлтый диск на небе, послушно тянулась вверх, а внизу всё так же цвели астры. В горшочках прикреплённых к дому, бордовым, розовым и белым цветом пестрела петуния. Мэрри часто говорила, что обожает наш сад. И что, уж если бы ей пришлось когда-нибудь умереть, то только в нём. И теперь я не мог смотреть, как прежде и на свой сад. Всё из-за этой Мэрри!
Я разозлился и стал идти быстрее.
– Стой! Вилли! Куда это ты?
Но я не обернулся. Не надо было ей быть такой хорошей.
– Стой, Вилли!
Мэрри догнала, и стала молча смотреть мне в лицо. Она долго смотрела своим суровым взглядом. А я только и подмечал, как ветер раздувает её длинные каштановые волосы.
– Да, что с тобой? – спросила она, и остановилась. Я тоже остановился. Мне страшно захотелось её обнять, но я сказал:
– Пошли.
Мы пошли, и темнота этого вечера расступалась у нас перед ногами. Мэрри обогнала меня, и на несколько секунд пришла к своему дому раньше. Она остановилась, не оборачиваясь ко мне, и молча смотрела себе под ноги.
– Эй, чего ты? – спросил я.
– Вовсе ничего. Спасибо тебе, Вилли, что провёл меня.
– Эй, – сказал я. – Чего ты кипятишься?
– Наверно, я устала, и мне нужно поспать, – сказала она. Я знал, что она врёт. Она просто обиделась. Чёрт, но я ничего не мог с собой поделать. Просто ничего.
– Ладно, Мэрри. Как скажешь. Тогда до завтра? Мы же увидимся завтра?
– Кто знает. Если я буду жива, то увидимся.
– Почему ты всё время говоришь о своей смерти? Ты что, хочешь, чтобы это произошло на самом деле?
– Нет. Как раз этого мне хочется меньше всего.
– Тогда почему?
– Не знаю, Вилли. Это как-то само вырывается. Понимаешь? Эти слова живут сами по себе. Ну, больше я ничего тебе сказать не могу. Я не знаю, – повторила она ещё раз.
– Чёрт, дурацкие же у тебя слова, если честно.
На первом этаже зажёгся свет. Видать, Тера или Джон услышали наш разговор и спустились вниз. Должно быть они уже спали.
– Ну, я, наверно, пойду.
– Счастливо, Вилли.
Я не хотел сейчас видеться с её предками, поэтому дал дёру, якобы поспешив к себе. Но я просто не хотел здороваться.
