Елена Кузьмичёва - Мёртвое море памяти

Мёртвое море памяти
Название: Мёртвое море памяти
Автор:
Жанр: Современная русская литература
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: Не установлен
О чем книга "Мёртвое море памяти"

«Мёртвое море памяти» – это повесть об отчаянном одиночестве, зыбкости памяти, неизбежности потерь и возможности обретений. Сочинение исповедально-медитативное, в котором угадывается неопределенное эхо литературных традиций XX века. Отвлечённо-философские рассуждения пересекаются острыми образными впечатлениями.

Бесплатно читать онлайн Мёртвое море памяти


© Елена Кузьмичёва, 2015

© Максим Кузнецов, дизайн обложки, 2015


Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Пролог

Снаружи занимается лиловый рассвет, готовый взлететь над горизонтом и смелыми лучами заструиться – сквозь окна, занавеси – в спящие дома. Обхватив руками колени, я сижу на широком подоконнике в комнате с белыми обоями и измеряю глазами толщину оконных стекол, между которыми лежит мёртвая бабочка, сложив за спиной потрепанные, полупрозрачные светлые крылья. Уже вторую ночь я не могу заснуть, но мне радостно смотреть на этот, ещё безлюдный, ветреный двор, предрассветную уличную тишь. На первые отсветы прохладного осеннего солнца над красной охрой кирпичных домов, где сейчас неохотно открываются чьи-то сонные глаза, готовясь изжить ещё один день и отбросить его прочь, ещё раз променяв его на следующий. В комнате колышутся батистовые шторы. Внутри меня бархатный покой.

Я должен закончить начатое. Я буду писать, как раньше, простым карандашом – как пишут обо всем сомнительном – чтобы всегда был шанс стереть всё и начать заново. И может быть, будет не так пусто вокруг меня, если однажды я буду держать в руках свою наполовину выдуманную жизнь. Она будет существовать за пределами меня.

Она будет существовать.

Страница 1

Исчезновение

Глухой треск старых часов, охрипших от времени, заполнял пустоту гостиной. Стены оглушительно струились вниз шалым потоком осколков и пепельной пыли. Секунды и доли секунд, не отложенные впрок, роняли тяжелые камни на останки снов и планов на завтра.

Не замечая у себя за спиной взметнувшегося пыльного тумана, на вокзале появился человек, разделивший свою жизнь на страницы. Его карманные часы хранили свои стрелки за прозрачным циферблатом из толстого стекла, а стрелки хранили своё время, застыв между двух секунд, отмеченных чёрными прочерками.

Приехав туда задолго до прибытия поезда, он едва успел к его отправлению, потому что его глаза вечно смотрели внутрь, даже если были широко раскрыты, – он хотел разглядеть на дне себя ядро жизни, агонию лавы в бурлящем кратере вулкана. Взлетая на гребне волны провожающих, – не его провожающих, – он запрыгнул в вагон и исчез из вида, как исчезает в ночи погасший фонарь или корабль уплывает вдаль, плавно минуя черту горизонта.

Этим человеком был я. Меня зовут Альберт – хотя это не совсем правда – меня так никто не зовет, – я сам придумал себе это имя. То, что дали мне родители, я не принимал с детства, оно казалось мне чересчур грубым, прямолинейным, посредственным. Я редко отзывался, когда меня звали, и уже тогда давал себе новые имена. Родители думали, что я привыкну, но этого не случилось: привыкли все, кроме меня. Поэтому я зову себя Альберт. Своё посредственное имя я оставил другим людям – почти всем, с кем был знаком.

Железнодорожный билет согревал мне ладони предчувствием дальних дорог, я внимательно вглядывался в цифры. Содрогался, думая о том, сколько лет, месяцев, дней и часов прожил здесь, среди невозмутимого порядка улиц, сходящихся в одну точку на центральной площади города, – как легко, стремительно я теряю целые года.

Мне хотелось остановить временной поток усилием мысли. Уверенным актом воли навсегда забыть о часах, и погрузиться в дивную, безвременную жизнь. Когда в моем присутствии называли время или дату, навязчивая мысль о собственном исчезновении прожигала дыру в сознании. Незадолго до выхода из дома я собрал в большой черный пакет стальные панцири часов, ледяные от неприкосновенности будильники, бумажные дни календарей, и почувствовал, как спадает с жизни тяжелый груз, когда сбросил их с балкона. Я оставил себе только карманные часы, из которых вынул батарейку. Стрелки остекленели, замерли, – с тех пор они показывают одно и то же время. 9.28. В эту минуту остановилась моя жизнь, я выпал из реальности, возрос до бесконечности, пожелав новых горизонтов.

Дата отправления: 19 ноября 2011 года.

Время отправления: 22.45.

Больше всего на свете я бы хотел, чтобы это была последняя дата в моей жизни. Меньше всего на свете я в это верил.

Одно я знал точно. Сегодня вечером я сяду в поезд и с первым рывком вагонного состава оставлю свою жизнь позади под невнятные разговоры засыпающих пассажиров. Найдется ещё много людей, которые в этот вечер придут на вокзал. Они протянут проводнику такой же железнодорожный билет, рассядутся по вагонам, – поезда готовы принять каждого, – и, прикорнув на твердых полках, задремлют в ожидании своей станции. Они спешат в пункт назначения, и потому знают, куда направятся, очутившись в километрах от дома, сколько времени будут длить поездку, кого навестят по пути. Ничего этого я не знал: с немой яростью стихийного порыва я спешил в путь. Мне было безразлично, что будет дальше. Внезапным откровением родилась мысль, что я буду чувствовать себя счастливым только между «там» и «здесь», в бездонном пространстве расстояния от одного решения до другого, в промежутке между двумя смыслами. Нет ничего бесценней, чем путь, который люди хотят скорее преодолеть, – я хотел длить его до бесконечности, раствориться в километрах.

Уже давно я боролся со жгучим желанием сесть в самый пустой вагон случайного поезда и ехать прочь, дальше, быстрее всех встречных ветров. Я мечтал уехать в то время, когда на улице будет моросить вялый осенний дождь, чтобы по внешней стороне оконного стекла стекали торопливые капли, чтобы выходя на коротких станциях, ощущать, как влажный воздух освежает лицо. Чтобы больше никогда не быть «там», чтобы никогда больше не быть «здесь». Чтобы больше никогда не знать людей, которые врывались в мою жизнь зудящим, инородным потоком тел, неосмысленным молчанием и разбитыми стеклами. Я хотел выдумать себе другой маршрут. Неважно, где будет пролегать мой путь, лишь бы на полметра выше, чем их опущенные вниз головы, их головы, вбирающие в себя всё внешнее безнадежно слепыми ко всему прочему глазами. Да, тогда я презирал людей, я хотел извлечь себя из их поля зрения, чтобы они не рассматривали, как я одет, чтобы не рассуждали о том, насколько аккуратно выбрит мой подбородок, не скользили по коже внимательными, цепкими до изъянов глазами. Когда-то я был слишком откровенен с теми, кого считал близкими. Но с должным ли тщанием я выбирал себе близких? Не слишком ли быстро сокращал расстояния? Я был легкомыслен, беспечно даря себя непонимающим. Теперь я решил хранить себя в себе, как морскую глубь, как драгоценную тайну – как тысячу тайн – чтобы они взвились каменной высью между мной и другими, я решил длить молчание и километры, чтобы выросла до неба глухая, непробиваемая стена.

Я долго боролся с желанием сбежать, но однажды я устал бороться с собой. Я хотел остаться один, чтобы никто не стучал в мою дверь, не переминался у порога с ноги на ногу, ожидая – напрасно ожидая – разрешения войти. Я любил лес, где между верхушками деревьев небо находило для себя серую фигуру с рваными краями, и оставалось в её пределах, скрывающих бесконечность. Я любил дождь за пустоту улиц и за спокойное потрескивание проводов. Я сбежал. И остался один – за чертой памяти. На краю света. На краю жизни.


С этой книгой читают
Сестра говорила, что я могла бы стать писателем. Но теперь-то поздно. Строки теряют силу и, кажется, вовсе стираются, стоит лишь на секунду отвести глаза. Но я всё равно пишу – Белла просила меня. Чего только не сделаешь ради того, чтобы её спасти.Это будет история о настоящих людях. Помню, сестра где-то вычитала, что каждый человек, грызущий ногти, подсознательно хочет откусить себе палец. Так вот, это будет история о людях, которые могут откуси
Данная книга является сборником произведений. В него включены стихотворения и проза.
Россия каких-то лет. Возможно, ближайших. Меняется всё, но в сторону прошлого. Ударение в слове «временных» хочется поставить на первое «е».
«Личные истории, как голубиные яйца. Лопаются и выпускают на волю птенцов. Птенцы набираются гонору и разлетаются по свету переносить послания.Вспомнить, посмеяться, пустить слезу. Понять, что у каждого было горе. Каждый стремился узнать счастье. Каждый сеял семена и собрал, что успел. Понять, что все эти мелочи были не просто так, не зря, а для картины, на которой из беспорядочных, безалаберных мазков вырисовывается мощная, неповторимая, значима
История любви за кулисами провинциального театра. Выпускник Санкт-Петербургской консерватории приезжает в северный город Новокукуйск, где начинает театральную карьеру, встречает и теряет свою любовь.
«Недавно одно выражение, употребленное в объявлении о «Русской беседе», подало повод к нападениям и толкам…»
Обыкновенный русский парень по имени Дмитрий не любил приключений. Одно дело – мочить виртуальных монстров в компьютере, другое – самому напрягаться, вставать, куда-то тащиться. Но однажды друзья уговорили Дмитрия поучаствовать в ролёвке на свежем воздухе. Ему досталась роль шамана. И уже вечером этого дня Дмитрий горько раскаялся в своем решении! Ведь бог игры, коварный Арагорн, свободно путешествующий между мирами, взял и переместил Дмитрия, пр
Я всегда был обычным парнем. Работал барменом и ничем особенным не выделялся. Но секса выпало на мою долю предостаточно. Да такого, что грех не похвастаться.Были взлёты и падения. Юные девушки, знавшие о любви лишь крохи, и умудрённые жизнью женщины. Остававшиеся на одну ночь, но лишь одна любимая.И всё шло своим чередом, пока однажды всё это не изменила моя смерть…
Героини «Девочек и институций» работают в государственных учреждениях культуры. Это особый мир, похожий на морок, стремящийся навязать свои непрозрачные законы каждой и каждому, кто попал туда. Жалобы в департамент, подотчетные мероприятия, квартальные премии, отчеты и выговоры составляют основу повседневности этого мира. Девочки здесь – вторичный элемент системы, на котором, впрочем, вся эта система и держится. С системой они вступают в сложные