Тьма пряталась в углах огромной залы, освещаемой десятками факелов. Они горели слишком ярким алым пламенем с зелёными сполохами, таким, что сразу было понятно: это не огонь, дарящий тепло, да и свет их – скорее окрашенная тьма. Иная тьма.
Иногда пламя отчаянно трепыхалось, словно кто-то огромный набирал полную грудь воздуха и дул на него, что есть сил. Тогда чернота отбирала немного пространства у своей противницы, её щупальца стелились по полу и потолку, стремясь приблизиться к центру зала и достать до тех, кто там собрался. Но каждый раз пламя выравнивалось, вспыхивало чуть ярче, и тьма отступала, снова скрываясь в щелях, шипя и поскуливая.
Пятеро сидели в креслах с высокими спинками, устланных мехами и щедро украшенных золотом и драгоценными камнями. Каждое из кресел можно было бы назвать произведением искусства. Одно было драконом, выточенным из цельного куска чёрного камня: его голова нависала над сидящим, глаза мрачно блестели огромными рубинами, а с клыков, казалось, стекали капли яда – зелёные изумруды, его крылья прикрывали хозяина с боков, а хвост был поднят и готов ударить. Второе застыло снежно-белым гориллоподобным зверем, поднявшим лапы с внушительными когтями и оскалившим огромную пасть. Третье, в виде кракена, распластало тёмно-бордовые конечности, задрав их концы, усыпанные присосками и крючками. Четвёртое тоже вышло из моря – отвратительного вида нефритовая рыбина, с узкой щелью рта и тысячью мелких зубов в нём, высоко задрала хвост и раскинула острые, как бритва, плавники. Пятое – свернувшийся кольцами бурый с красными прожилками червь, истекающий слизью.
В центре стояла огромная чаша, из глубины которой высоко поднималось то же самое ярко-алое пламя, что загоняло назойливый, но беспомощный мрак, обратно в тесные щели.
– Когда мы уже успокоим этих назойливых аборигенов, – подал голос сидящий на черве тощий, как скелет, человек с бледной полупрозрачной кожей, коротким седым «ёжиком» на голове и колючими глазами, зрачки в которых почти сливались с льдистой радужкой.
– Не успокоим, а упокоим, Арс. Они мне все кишки уже вымотали, – отозвался, причмокивая губами и как будто захлёбываясь собственной слюной, толстяк, расплывшийся своей тушей на теле кракена.
– У тебя и кишок-то нет, Тэн, – проворчал глубокий старик с окладистой седой бородой и испещрённым глубокими морщинами лицом, потирая поднятый вверх ус тёмно-зелёной рыбы, образующей подлокотник, – Непонятно, зачем ты вообще ешь… Но тут с тобой не поспоришь: надоели эти недобитки.
– А я предлагал вычистить тут всё с самого начала, – встрял выглядевший лет на тридцать смуглокожий здоровяк в нескромном наряде, не скрывающим рельефную мускулатуру, – Залили бы эти их Навь, Явь и Правь Проклятым пламенем, и дело с концом.
– И кого бы ты тогда заваливал к себе в койку, Лир? Кривозубых гоблинш и вонючих орчанок? А может быть эльфиек, холодных, как лёд, так и норовящих воткнуть отравленную иглу тебе в глаз? А кормил бы нас кто? Косорукие…
– Ладно, ладно, я понял, – поднял руки вверх Лир, – но уж тёмных божков точно надо было отправить в их собственный ад вслед за светлыми. Людишек бы тоже проредили, но ведь не всех же. Плодятся они, как кролики, через пару десятков лет поголовье бы уже было достаточным. Да мы бы ещё помогли…
– Да уж, ты бы помог, не сомневаюсь, – уже тише проговорил старик, успокаиваясь, – твоих отпрысков уже и не сосчитать…
– А чего их считать: сколько есть, столько есть – всё равно они никчёмные полукровки.
– Как бы эти полукровки не приняли часть твоей силы, Лир…
– А примут – и ладно, – с вызовом ответил полуголый пижон, – заберу их к себе, выдрессирую, будут моей личной гвардией. А то мне эти тупые клыкастые морды уже вот где сидят! А если будут девки, то сделаю из них отряд телохранительниц-удовлетворительниц, – пошутил он и засмеялся, донельзя довольный собственным чувством юмора.
Его никто не поддержал.
– Среди людишек и так стало слишком много Жрецов, и божки их всё больше поднимают головы. Жрецы приносят жертвы, божки становятся сильнее, они делятся силой со Жрецами, те приносят больше жертв… Когда-нибудь это может стать проблемой, – заметил Арс обманчиво безразличным тоном. – А ты ещё даришь им своё семя… Может, тебя кастрировать?
Лир взвился со своего места, оскалился, глаза его налились кровью, или что там у него было вместо неё, и уже хотел было что-то заорать, но не успел: в разговор вступил пятый присутствующий, мужчина средних лет с аккуратно подстриженной чёрной бородкой и такого же цвета длинными волосами, заплетёнными в десятки косичек, лежащих на плечах. До этого он сидел, откинувшись на грудь дракона, с полуприкрытыми глазами.
– Я не вижу будущего, – тихо прошептал он.
Лир застыл на мгновение, потом сел на своё место, иногда бросая гневные взгляды на Арса, но не смея и пикнуть. Остальные тоже молчали, глядя на заговорившего и ожидая продолжения. Минута проходила за минутой, но никто не пробовал переспросить или поторопить его.
Наконец, тот открыл глаза, в которых отразились алые язычки пламени, и повторил, почти без эмоций, можно было уловить только тень удивления:
– Я не вижу будущего. Тьма впереди.
Босоногий чумазый мальчишка лет десяти, стиснув зубы и время от времени ругаясь вполголоса, волочил за собой огромную вязанку хвороста. Торчащие во все стороны ветки задевали камни, цеплялись за высокую траву, росшую вдоль тропинки, но он не сдавался – сегодня в первый раз за восемь дней они смогли выйти из деревни, запасы топлива уже подходили к концу.
Отец остался в лесу: его вязанка будет раза в два больше, чем у сына. Конечно, было бы неплохо свалить пару деревьев посуше и нарубить нормальных дров, но это могли бы услышать чуткие орочьи уши. И тогда орда бы вернулась, и у них был бы повод зайти в деревню и взять «компенсацию за несанкционированное уничтожение зелёных насаждений на чужой территории». Сами орки таких умных слов не знали, они только и могли, что реветь «Моё!» и «Дай!», но так было написано в грамоте, которую в деревню привезли представители Великих Магов, чтобы они сдохли… Хотя, нет, если сдохнут маги, то оркам будет некого бояться, и они придут не за едой, а за кровью. Пусть маги живут, по крайней мере, пока…
