Осень, серое небо в дыму, мелкий дождь. По полю бежит солдат, петляет между воронок, зажимая уши и стараясь увернуться от разрывающихся вокруг снарядов. Падает, увязая в грязи… ползет, вытирая кровавые сопли грязным кулаком. Сзади слышны автоматные очереди и приближающиеся окрики на непонятном языке. На переднем плане сломанные деревья, искореженная техника и трупы. Вдали горящие постройки и густой черный дым.
Впереди смешанный лес, кусты, желтая трава. Надсадный стук сердца, хриплое дыхание… бег между деревьев. Полуразрушенный каменный колодец, едва заметный в густом кустарнике. Солдат снимает каску и бросает в колодец. Наклонившись, прислушивается, глухой удар – воды в колодце давно нет.
В прохладную глубину ведут ржавые, но прочные скобы – ступеньки. Нервный, из последних сил спуск вниз и падение на дно колодца.
Солдат приходит в себя, лежа в неестественной позе на куче веток и прелой листвы. Осмотревшись, нащупывает лежащий рядом каску, вещмешок, автомат и… старый, окованный бронзовыми полосками ящик. Он с трудом открывает крышку и обнаруживает, что сундук доверху набит золотыми монетами.
Забыв об усталости, солдат выбрасывает из своего мешка гранаты, патроны и запасы пищи, судорожно перекладывая в него монеты. Потом, блаженно улыбаясь, набивает ими все свои карманы.
Ночь, луна, отдаленные взрывы, тлеющие головешки. Солдат грязный и оборванный, уже без оружия и каски с трудом тащит по лесу тяжелый мешок. Впереди между деревьев тускло светится окно одинокого дома.
Стук в ветхую дверь… истошный лай собаки, беснующейся на длинной цепи. Дверь открывает дряхлая старуха.
– Ну что ж, заходи, коли голодный и холодный, – старуха подслеповато посматривает на тяжелый мешок, который солдат не выпускает из рук, проходя в убогую комнату и садясь за стол.
– Ну и что же ты собираешься делать дальше? – загадочно говорит она, выставляя на стол нехитрое угощение, – война ведь еще не закончилась. Теперь тебе придется везде таскать за собой это золото…
Солдат вздрагивает и крепче сжимает мешок под столом.
– Пробиваться к своим? Через линию фронта, много дней без еды, без оружия… без сил и надежды? Но допустим, ты всё-таки выживешь и доберешься. Как будешь прятать это золото? Или отдашь командиру, разделишь между солдатами? А может… зароешь в лесу?
Так ведь оно и было спрятано в лесу. А? Что молчишь?
Солдат угрюмо смотрит в тарелку и сосредоточенно жует. Откуда эта старуха всё знает?
– А если убьют? Ты ведь безоружен, слаб, истощен, и не сможешь защищаться. Как ответишь Господу Богу? Хотел дезертировать и вернуться домой богачом? Да? И это в разгар войны, когда родина истекает кровью? Вот удивятся солдаты санитарной бригады, когда обнаружат в лесу труп с карманами, доверху набитыми золотом. Ну… впрочем, хватит!
Хочу рассказать тебе одну историю.
Старуха откидывается на спинку старого кресла и прикрывает глаза. Тишину ветхого жилища нарушает лишь размеренное тиканье больших часов с маятником и отдаленный грохот артиллерийских разрывов.
– Это было давно, – начинает она тихим голосом, – я была молода и работала в одном большом музее. Как-то у нас проходила выставка уникальных драгоценных камней. Потрясающей красоты драгоценности со всего света – разных видов, цветов и размеров лежали на бархатных подушках, запертые в специальных стеклянных стендах.
Красой и гордостью выставки был уникальный янтарный, «амберный» бриллиант под названием «Аруаз-Зуаг». Это был больших размеров камень бледно-желтого цвета, весом в 75 карат. Бриллиант лежал в отдельной витрине из закаленного стекла в центре большого зала. Разумеется, везде была усиленная охрана, которую не снимали даже на ночь.
И вот однажды, перед самым закрытием музея я проходила через зал с уникальными камнями. За окнами темнело, посетителей и экскурсий уже не было, музей опустел.
– До меня доносились звуки удаляющихся шагов полицейского наряда, который охранял выставку – шла смена караула. Проходя мимо витрины с бриллиантом, я с удивлением обнаружила, что дверцы приоткрыты и этот, столь тщательно охраняемый камень, покоится на своей бархатной подушке совершенно без охраны. Я остановилась, не в силах отвести глаз от светящегося матовым янтарным светом бриллианта. Не знаю, что на меня нашло, но через мгновение этот невообразимо ценный, самый редкий и наверное, самый дорогой в мире камень «Аруаз-Зуаг» был у меня в руках. Я огляделась – в полумраке зала кроме меня никого не было. С удивительной для себя проворностью я бросила бриллиант в сумочку и зашагала прочь, уверенная, что меня никто не видел. Быстрым шагом, не оглядываясь, я прошла сквозь анфиладу музейных залов и вошла в лифт.
Когда двери лифта закрылись, я увидела в углу просторной кабины старика хранителя фондов. Я знала, что он работал в запасниках, расположенных в глубоких подвалах музейного здания. Лифт начал опускаться вниз.
– И что же вы собираетесь делать с этим камнем, милая девушка? – тихо спросил хранитель фондов.
Я почувствовала, что бледнею и, не в состоянии промолвить ни слова, уставилась на старика.
– Как только обнаружат пропажу, сразу поднимут на ноги всю полицию, оцепят музей, начнут всех обыскивать и допрашивать. Нас с вами тоже…
Старик поднял палец вверх, как будто прислушиваясь, и посмотрел на девушку умными строгими глазами.
– Конечно, вы можете спрятать «Аруаз-Зуаг» где-нибудь в подвале, предварительно стерев с него отпечатки своих пальцев, но что дальше? Ведь продать, подарить или даже показать кому-нибудь этот камень вы уже не сможете. А если вас поймают, то попадете в расцвете лет за решетку и надолго.
