Часть первая.
Провинциалка
Плечи ломило так, словно она дня два подряд разгружала вагоны с углем. Надя распрямилась и попробовала отряхнуть куртчонку, болтающуюся на ней, как на вешалке. Это все листья. Сначала она собирала их в кучу, потом поступило распоряжение складывать листву в мешки, три штуки даже выдали под это дело. Ясный перец, трех не хватило и где еще брать, было непонятно.
Она кинулась к начальству, – ищи, – величественно пожало плечами начальство. Она искала, долго искала, но нашла, ей повезло, на строительстве в соседнем квартале валялась целая куча бумажных мешков. Она стибрила их, подумав, что ей они нужнее. Скромного сознания от удачно проделанной работы, когда она набила эти мешки под завязку, ей хватило ровно на два часа. Через два часа появилась Валентина Ивановна, небрежно поправила кудельки на голове покрытые коркой лака, и сообщила, что листья увозить не будут, ранее их собирались пустить на какие-то удобрения. Теперь, по новому распоряжению их нужно сжигать старым, дедовским способом во дворах.
– Ну, не гадство ли это? – плачущим голосом спросила Лерка, шмыгая вечно простуженным носом. – Вот же невезуха!
Стоило только Наде развести костер, как появилась сначала одна бабулька, потом еще депутация из двух довольно старых, но еще крепких, как осенние яблочки бабок. С ними она базары разводить не стала, отослала к руководству, потушив скандал в самом зародыше. Тут же опять нарисовалась Лерка.
– Хорошо горит! – восхитилась она, – пойдем.
– Куда? – безразлично поинтересовалась Надя.
– То есть как куда? – округлила Лерка глаза, – к нам, уже собрались все, тебя ждем.
Надя приняла удивленный вид.
– А чего вы меня ждете? И кто собрался? – все она прекрасно понимала, но оттягивала момент, когда неизбежно нужно будет послать настырную Лерку и всю ее честную компанию куда подальше.
– Говорю же, все! Сашка Круглый, Валька Психатый, ну и мы с Томочкой. Давай, давай, без тебя все тут сгорит, я вон еще и не начинала, а тебе вдобавок в магазин идти.
– Так посадили же Вальку? – еще немножко поволынила Надя, которой было безразлично, что происходит с Валькой, он был и правда психованный, только недавно пытался лишить жизни свою супругу, по причине неравномерного распития славного напитка, именуемого в магазине портвейном, а в народе, куда более правдиво, бормотухой.
– Не-е, уже выпустили, жива же кобра его, чего держать зря?
– Жива? – засомневалась Надя, ей привелось видеть, как ту выносили на носилках с окровавленной головой, кровь даже с носилок струилась, столько ее вытекло.
– Конечно, жива, что ей сделается-то? Подумаешь, по башке бутылкой огрел, в первый раз что ли? У нее голова крепкая.
– В самом деле, крепкая, – подивилась про себя Надя, а вслух сказала, – ну вот что, дорогая моя коллега, никуда я не пойду, и не ждите меня, пить с вами я сейчас не буду и вообще никогда не буду, я понятно выражаюсь?
Лерка выпучила глаза, такой ответ был для нее непостижим.
– А… а прописываться как же? – принялась она заикаться.
– Никак! Хотите пить, пейте, но без меня, у меня на это денег нет.
– Так святое же дело, – все еще не могла до конца поверить в такое коварство судьбы Лерка. Уходила она, оглядываясь, ожидая, что возьмется новая товарка за ум, окликнет ее, скажет, что пошутила. Ведь нельзя же не пить, при этакой-то жизни! Но железобетонная Надька даже не поглядела ей вслед.
– Стерва! – пришла к грустному, но неизбежному выводу обиженная Лерка.
– Надюш, ну ладно тебе, не жмотничай, дай хоть на мерзавчик, – канючил Эдик, пытаясь выжать слезу из мутного, воспаленного глаза.
– Мерзавчик, это у нас что? – поинтересовалась Надя, здраво рассудив, что необходимо разбираться в сленге населения, с которым она теперь волей-неволей делит жизнь.
– Дак четвертинка же! – покрутил головой Эдик, дивясь такой непроходимой дремучести новой дворничихи.
– Так тебе четвертинка, что слону дробина, – обронила Надя, переставляя скребки и лопаты, и с горечью убеждаясь, ничего ей не кажется, новенькую лопату кто-то уже спер. Ну, что за люди? Ничего оставить нельзя!
– Не скажи! Если с пивком, то веселее пойдет, приятно станет жить, – зашлепал губами Эдик, уже предчувствуя эту самую приятность.
Наде надоел этот бессмысленный разговор, и она прогнала соседа, жившего как раз над ней, на первом этаже. Сама она ютилась в подвальном помещении, кое-как приспособленном под обитание неприхотливого человека, ей и пришлось стать такой неприхотливой. Жизнь может так повернуть, что все свои нежные привычки позабудешь, другим человеком станешь.
О прежних хоромах, в которых когда-то с таким комфортом жила, она уже и не вспоминала.
– И что они все без этой водки жить не могут? – возмутилась она вслух, все еще переживая по поводу пропажи лопаты и отвлекая себя по мере сил. Сама она прекрасно обходилась без спиртного, ее и раньше не тянуло. Теперь, когда спиртное полностью переделало ее жизнь, превратив прежнее, необременительное житье в непрекращающийся, омерзительный кошмар, она и вовсе возненавидела это зелье, а вместе с ним и всех пьющих, так сказать, скопом.
Деньги были получены, теперь предстояло решить, на что их потратить, что является самым нужным, без чего уж точно обойтись нельзя. Подумав так, она усмехнулась, казалось бы, потеряв самое главное, самое дорогое, на все остальное можно махнуть рукой, но нет! Жизнь идет, начинаешь входить в какие-то мелочи, переживать из-за какой-нибудь ерунды, вроде отсутствия туалетной бумаги, дезодоранта или помады, сама не замечаешь, как втянулась, живешь, если и не на всю катушку, то уж и не прежней: распластанной и полумертвой.
– Живучая я, оказывается тварь! – беззлобно посмеялась она над собой.
В магазине она неожиданно растерялась, сто раз хожено в эти магазины, все наперед известно, что там, где и почем, но вот растерялась же! Всего-то несколько месяцев она не была в них, в этих самодовольных, набитых дорогими продуктами под завязку супермаркетах, обходилась продукцией, которой торгуют бабульки у метро: немножко картошки, немножко капустки, бутыль растительного масла, не иначе как привезенного со степных просторов Украины, уж очень оно оказалось пахучим.
Раньше Надя покупала растительное масло без запаха, это если подсолнечное, но старалась покупать оливковое, более престижно, и, как уверяют, более полезно. А теперь вот как дурочка радуется, что удалось купить по дешевке ярко-желтое, мутноватое, но такое вдруг ставшее родимым масло. Что уж. Она теперь дворничиха, простая, кондовая баба, без всяких там выкрутасов, это факт, против которого не попрешь.
