Речные тайны
Объяснительная записка Вадима Чекунова
Когда ко мне в руки попала рукопись Анны Калинкиной под названием «Сетунь», я не просто обрадовался, а обрадовался вдвойне.
Во-первых, с Анной мы и дружим, и совместно трудимся над проектом «Вселенная метро», где ей отведена не только роль автора, но и ответственное место смотрящей за порядком. Ну, а во-вторых, однажды, еще в студенческие годы, я чуть не утонул в славной речушке под названием Сетунь, ранней весной пытаясь перейти ее по вроде бы прочному на вид льду. Всегда считал, что можно услышать грозное предупреждение в виде потрескивания льда. Но в моем случае произошло все иначе – вот я шествовал, удалой и лихой, а вот все разом ухнуло вниз и обожгло таким густым холодом, что дыхание замерло и сердце почти остановилось. Хорошо, успел руки раскинуть и не ушел с головой. А еще хорошо, что друзья были неподалеку, сумели вытянуть.
Казалось, должен был невзлюбить с тех пор эту речку, едва меня не погубившую. Но ведь сам полез, сам и виноват. Да и в теплое время Сетунь выглядит очень живописно. Особенно весной, когда заливается вся пойма, включая так называемую старицу – старое ее русло. Летом по берегам красота: зеленая высокая трава, полевые цветы да деревья почти как в лесу. Просто удивительно, отчего еще все вокруг не застроили там. Дома есть, но стоят не слишком плотно. Хотя с каждым годом деревьев все меньше и все ближе подступают кварталы. Купаться, правда, рискованно – вода сильно загажена, такова уж судьба любой московской реки.
Мне, человеку, напрямую связанному со словом, всегда было любопытно, что же означает это название – Сетунь. Уж очень оно нетипичное для моих родных краев и довольно загадочное. Так и просится, конечно, от слова «сеть» что-нибудь придумать, но это будет именно что придумка, любой языковед в пух и прах разнесет ее. А еще я слышал легенду, что, мол, неподалеку от устья реки находилось древнее кладбище и родные умерших приходили туда горевать – сетовать на жизнь и судьбу. Как все легенды, эта тоже не лишена красоты и изящества, но, к сожалению, лишь легенда.
Хотя… А почему бы нам не поверить в легенду? Тем более в романе Анны Калинкиной найдется место и легендам, и людским судьбам, которые одна горше другой, но за которыми всегда брезжит надежда.
Сетунь. Одно из самых древних мест на территории нынешней Москвы. Прошлое не просто витает над Сетунью в виде преданий. Оно напрямую перемешано с настоящим и будущим. Поэтому даже после Катастрофы там бьется нить жизни и кипят человеческие страсти.
Правда, эти страсти приобретают диковинные формы. Оттого сквозь ночную мглу виден чей-то череп на столбе, да высится над рекой идол из дерева, вымазанный кровью…
Март 2033
Михаил собирался на выход. Лана, как обычно, следила за ним тревожным взглядом. Столько лет прошло, могла бы и привыкнуть, но каждый раз смотрела так, словно он уходил навсегда. Впрочем, любой выход и впрямь мог стать для него последним. «Интересно, – вдруг подумал он, – она так привязалась ко мне или просто боится, что если я не вернусь, лишится помощи и защиты?» Чужая душа – потемки, но он предпочитал не обольщаться. А может, она всерьез восприняла пророчества Тины, что именно в этом, 2033-м году, с ними должно случиться что-то ужасное? Вряд ли, она Тину недолюбливала и ее слова пропускала обычно мимо ушей.
Жена сощурила свои близорукие глаза – совиные, как он всегда называл их. Поправила чуть вьющуюся темную прядь – Михаил заметил, что седины у нее прибавилось, да и морщинок стало больше. И зубов во рту осталось не так уж много – авитаминоз, конечно, никому не на пользу. Но для него она была так же красива, как двадцать лет назад. Хотя и ходила сейчас в поношенной телогрейке и спортивных штанах, вытянутых на коленях, – так было удобнее, а о красоте они здесь давно позабыли. Или все же не совсем? Недаром она пытается вышивать одежки детям. Или все дело в том, что вышивает она обереги – и верит в их силу? Даже на его рубахе вышила загадочные символы. Выглядели они красиво, а какой смысл жена им придавала, Михаил не вникал. У нее самой на шее до сих пор висел серебряный амулет на простом шнурке.
Он последний раз обнял ее, потом отстранился – ее руки бессильно упали. «Другая бы перекрестила, – усмехнулся он про себя, – но это не про Ланку. Ее вера – более древняя. Наверное, она тоже молится, вот только кому? Сейчас небось пойдет советоваться с костями предков».
Мужчина ободряюще кивнул напоследок и шагнул в тамбур, натянул химзу и противогаз. Затем открыл тяжелую дверь, поднялся по ступенькам. Постоял, привыкая к темноте и вслушиваясь в то, что творилось вокруг. В кронах могучих деревьев, росших вдоль Сетуни, шумел ночной ветерок и трепал голые черные ветви. Слабо журчала внизу вода – река практически не замерзала зимой, разве что в самые сильные морозы. Поодаль виднелись кое-где среди деревьев полуразрушенные дома – там проходил Второй Мосфильмовский.
К счастью, снегопадов последние дни не было, иначе пришлось бы тропу прокладывать до ближайшего дома, а там уже и брать почти нечего. Но из-за оттепели берега реки превратились в месиво жидкой глины – тоже не очень хорошо.
То и дело вокруг Михаила сновали бесшумные тени – это охотилась стая. Подбежал Мальчик, мимоходом ткнулся носом в руку и куда-то умчался. Хороший признак – раз псы спокойны, значит, никого опасного поблизости нет.
Михаил невольно кинул взгляд туда, где за холмами и деревьями находилась киностудия. «Столько лет, – подумал он, – они все лежат там, и отец где-то среди них. Много раз я думал добраться туда – и все откладывал, боялся. Да и зачем? Разве мне станет легче, если найду его тело? А теперь уже слишком поздно – погибну раньше, чем дойду туда».
Под ногами оказался человеческий череп. Мужчина подумал, что это, наверное, останки Федора – его ведь так и не похоронили, никто не стал этим заниматься.
В кустах кто-то завозился – размером с собаку, но у собак повадка другая. Михаил, поколебавшись, поднял ружье и выстрелил наугад. Постоял, выжидая, но все было тихо. Оказалось, он уложил здорового бобра. Вокруг уже бродили сбежавшиеся на звук псы, принюхивались. Михаил осторожно, стараясь не уколоться об иглы, в которые превратилась шерсть безобидного когда-то зверя, отрезал голову и кинул им. Тушку убрал в потяжелевший рюкзак и подумал, что пора, пожалуй, и возвращаться. Этого мяса им дня на три хватит, а там видно будет. Удивительно – неужели бобры уже очнулись после зимней спячки, выбрались из своего жилища? Еще только начало марта, не рановато ли? Добыча не очень-то его порадовала, хотя бобра они съедят, конечно. А из бобровой струи сделают настойку, которая, как говорил когда-то дядя Гена, ныне покойный, лечит чуть ли не все известные болезни. Михаил не особо верил в это в отличие от остальных. А сам он почему-то убежден был, что лишить жизни этого зверя – плохая примета. Может, оттого, что помнил – «убить бобра» означало прежде либо добыть что-то ценное, либо, наоборот, обмануться в расчетах и выбрать из всех вариантов худший. И подозревал, что в его случае верно как раз второе. «Убил бобра – не жди добра», – сказал себе Михаил. Хотя это Ланке пристало верить в приметы, а ему такая мнительность была вовсе не к лицу. Неподалеку хрустнула ветка, и мужчина сразу насторожился, ругая себя за беспечность. Стареет он, что и говорить; скоро, видно, и на охоту ходить не сможет, или сложит в один прекрасный день буйну голову на этой самой охоте. А точнее – в одну прекрасную ночь. На собак надежды мало, они тоже стали трусоваты, и винить их за это нельзя.
