Тёплый, обжигающий ветер доносил пьянящий запах цветущей черёмухи и дички. Овладевая всеми мыслями, он уносил её вдаль к прекрасным воспоминаниям бессмертной любви. Она сидела в кресле – качалке на террасе, залитой недавним мелким весенним дождём. Когда она покачивалась и глубоко вдыхала нежный аромат, в её воспоминания врывался звонкий детский смех босоногого мальчишки и кареглазой девчонки. Её взгляд был устремлён к горизонту, где небольшие холмы перерастали в величавые горы.
Тогда я и представить не могла, что хранило в себе её огромной доброты и полное тоски сердце.
– Но ты обещал! Почему ты не приедешь? – громко выкрикнула я в трубку телефона. – Я тебе говорила ещё неделю назад. …может, ты просто не хотел слышать? …просто не могу поверить в то, что ты говоришь. …Так ты меня любишь?
Отключив звонок, я быстрым шагом направилась в дом, желая закрыться в своей комнате и никогда не выходить оттуда.
– Что – то случилось? – спросила она, когда я подходила к ступенькам.
– Ба! Давай не сейчас. Нет желания говорить. – переполненная злостью и досадой, ответила я, взявшись за дверную ручку.
– Посмотри туда! – произнесла она, словно не слыша моих слов и указывая на горизонт.
– Бабуль… Серьёзно. Нет настроения. – неохотно ответила я, разворачиваясь и смотря вдаль, куда она указывала.
– Видишь дерево на горизонте? Одно. Одинокое. – немного улыбаясь и уносясь в далёкие дни, произнесла она.
– Вижу. – вздохнув, ответила я, ещё не понимая, что мой недавний разговор растворялся где – то далеко, как и то дерево, размытое весенней жарой.
– Оно никогда не было одиноким. – продолжила она, с расстановкой произнося каждое предложение. – Его всегда окружала любовь. Сейчас редко её можно увидеть. Она стала лживой. Пёстрые картинки, жёлтые мордашки, короткие видеоролики, непонятные лайки выдают её за себя. Всё это притворяется любовью. Признания произносятся бездушно, пытаясь словами показать любовь.
– При чём здесь дерево? – не понимая, спросила я.
– Дерево – это сила. Иногда оно может сыграть важную роль в жизни. …как и его отсутствие… Твой Никита не может приехать к тебе на день рождения. На своей дорогой, комфортной машине. На которой, его дорога займёт не больше двух часов. Без пыли, без ветра, без знойной жары, без леденящего холода. – с расстановкой, продолжала она. – Он нашёл причину. Если бы у него была любовь, то эти триста километров были бы для него тремя шагами.
– Просто там билеты куплены на группу… – начала бубнить я, понимая, что оправдываю человека, на которого сама же злилась. – Он ждал этого концерта очень долго и хотел сходить…
– Не оправдывай его. – прервав меня, продолжила она. – Тебе это не нужно. Тебе нужно увидеть, кто придёт к тебе, …к тому одинокому дереву. …тот тебя по – настоящему любит.
– Дерево – то здесь при чём? – снова спросила я, садясь на качели, рядом с бабушкой.
– Вот уж, считай, девяносто лет прошло, а я помню, какая пьянящая прохлада его кроны окутывала меня. – тихо произнесла она, снова не обращая внимания на мой вопрос.
Закрыв глаза, она глубоко вздохнула, словно вдыхая тот воздух, тот аромат, тех дней. И какая – то тяжесть и горечь прошлого продолжила рассказ.
– Помню тот запах Марьи – коренья. – с улыбкой произнесла она и с непонятной тогда мне грустью, добавила. – …и его босые ноги. …с запёкшейся кровью вперемежку с пылью просёлочной дороги.
90 лет назад
Прикасаясь к раскрасневшимся щекам, лёгкий ветерок накрывал прохладой её лицо и невольно покачивал светло каштановые пряди волос. Пробегая по каждому листочку кроны, под которым сидела Мея, он также доносил шум листвы из ближайшей рощи и привычный, до боли знакомый, звонкий крик Павки.
– Меяяяяя!!! Меяяяя!!! Меяяяяя!!! – кричал Павка, появляясь на горизонте и во всю размахивая руками, в одной из которых держал огромный букет из полевых цветов Марьин – корень.
Увидев его, Мея соскочила со своего травяного трона и начала радостно махать в ответ, прищуриваясь навстречу слепящему солнцу и бегущему к ней босоногому мальчишке. Его худощавый силуэт она могла различить в любой толпе и на любом расстоянии. Привычный наряд из потрёпанных коричневых штанов, зелёной рубахи, никогда не заправляющейся за пояс, серой кепки, и по сей день стоял у неё перед глазами.
Сбежав с косогора, Павка остановился у ручья, сделал несколько глотков ладошкой и, словно нисколечко не устав, забежал на пригорок, где расположилась Мея, в прохладе тени одинокого дерева.
– Павка! Ты же сказал, вы погоните коней в Старый луг. – улыбаясь произнесла она, когда между ними оставалось не больше десяти шагов.
– Батя на собрание пошёл. Говорят, война началась. – произнёс он с довольной улыбкой не от сказанных слов, а от того, что видел её. И протянув букет, добавил. – Это тебе! Там целая поляна в нижнем лугу, у черёмухи.
– Сколько мнооооого. – радуясь, произнесла она, беря охапку цветов и вдыхая их аромат, словно кислород, без которого она не могла существовать. – У тётки Марфы тоже в палисаднике распустились. Она, кстати, сегодня свою Звёздочку не отправила. Говорит должна объягниться.
– Луна тоже вот – вот принесёт жеребёнка. – произнёс Павка, усаживаясь в тени. – Папка сказал, мой будет.
– Что это? – выпучив глаза, спросила Мея, указывая на сочившуюся кровь из ступни Павки.
– За сухую репьину зацепил. – шмыгнув, ответил он и резко сорвав ближайший подорожник, приложил к ноге.
– Давай привяжем. – произнесла она, отрывая ленту ткани, в которой был её обед. – Мама лепёшку сегодня дала. Ты такие любишь.
– Ага. Запах шикарный. – улыбаясь и в то же время морщась от боли, произнёс он, позволяя Мее помочь привязать подорожник к ране.
– Знала бы, что ты придёшь, взяла бы больше. – продолжила она, уже доставая обед из туеска.
– Да, я не голодный. Мы с Захаркой яиц напились. Нашли клад за сеновалом. Тебе одно нёс, да упал и раздавил в кармане. – с досадой произнёс он, показывая карман и последствия беды. – Чёртова репьина. Надо ж было ей на моей дороге вырасти.
– Фуууу… Терпеть не могу сырые яйца. – морщась произнесла Мея, разламывая лепёшку пополам и протягивая Павке.
Она знала, что возможно эти яйца были единственной едой, которую за сегодня съест Павка. И была бы рада отдать и целую лепёшку, но знала, что он её просто не возьмёт. В его семье было девять ребят, да отцовы старики, что само собой разумеющим доказывало, что не все всегда были сытыми.
– Ты не пробовала. Это истинный деликатес! – произнёс он, поднимая палец вверх, словно изображая аристократа, находящегося в дорогом ресторане, и, в то же время, жуя лепёшку.
