© Лана Кузьмина, 2022
ISBN 978-5-0056-1757-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вся моя жизнь в мельканье лиц
Лишь только ворох старых страниц.
Забытый том на полке дремлет.
Никто, увы, уже не внемлет
Что подведёт к большому тому,
Позволит приоткрыть завесу.
Люблю, но глупых новостей,
Что мне приносят на свидание,
Пытаясь в книгу записать, не выношу.
Прошедших лет, благоухание
Минувших дней, часов, минут.
Их мы прочтём в других изданиях.
Прошу, секреты мироздания
Раскройте книгу, но не рвите
Листов, не плюйте не пишите
В нашей суетной и такой изменчивой жизни просто необходимо иметь точку опору в виде незыблемого действия, которое случится несмотря ни на что. Я люблю чёткость. Люблю графики. Читаю только перед сном и в транспорте, а иначе и не читается. Пишу или рано утром или поздно вечером, когда все уже спят. Рисую только в одиночестве. У меня много таких неизменных «пунктиков».
Ещё я пью кофе. Каждый день. Один раз. В пять часов. У англичан есть пятичасовой чай, у меня пятичасовой кофе. Категорически не употребляю его утром. Парадоксальным образом он меня усыпляет. Зёрна я мелю сама в маленькой ручной мельнице, получая эстетическое удовольствие от одного только вида этого устройства. Засыпаю порошок в медную турку и варю на огне.
У меня есть чашка с блюдцем, которые я использую лишь раз в сутки. Чашка не большая и не маленькая, как раз то, что надо. Тяжёлая и будто бы из натурального камня. Я всегда представляю, что она из камня. На блюдце я кладу четыре квадратика шоколадки или пару конфет. Я не ем сладкого. Вообще. Никогда. Не люблю. Только один раз в пять часов с горчайшим чёрным кофе.
И эти минуты наедине с чашкой становятся лучшими моментами дня, когда особенно плохо и кажется, что весь мир летит в пропасть. У меня есть мой гвоздик, за который можно уцепиться, а уцепившись, подтянуться, выбраться из пропасти и идти дальше.
Одна моя знакомая пьёт вино. Каждый пятничный вечер. Пара бокалов, не более. Она приходит с работы, нарезает сыр, раскладывает на тарелке оливки и прочие закуски, забирается с ногами на диван и под звуки джаза пьёт вино. Никогда больше она не пьёт вина и не слушает джаз. Только в этот вечер.
Ежедневно в любую погоду, когда на улице становится темно, и зажигаются фонари, во двор выходит старушка. Она садится на качели и тихо раскачивается, запрокинув голову к небу и напевая себе под нос, одну только ей известную мелодию. Ей восемьдесят три и не стоило бы качаться, как маленькой тем более запрокинув голову. Но она качается. Каждый вечер, когда темно. Не потому что боится осуждения, а потому что ей нужны эти звёзды над головой, темнота и безлюдный двор. Это её гвоздик.
А я пью кофе. Даже когда весь мир вокруг рушится. Этот гвоздик я вбила в свою жизнь несколько лет назад, и если бы не он, жизнь моя была бы менее приятной.
Верина мама очень любила цветы, особенно пионы. Они росли вокруг маленького домика, роняя тяжёлые головы на дорожку. Их неповторимый запах пропитывал, кажется, всю улицу.
Вера всегда думала, что когда вырастет, то тоже посадит пионы. Не сложилось. Отчий дом достался брату, а сама она прожила в квартире до самой старости.
Больше всего в старости Веру Сергеевну расстраивало не безденежье и одиночество (слава Богу, дети у неё выросли хорошими людьми). Беспокоило её здоровье. Тяжёлых болячек у Веры Сергеевны не было, а мелких и противных… да у кого их нет в таком возрасте?
Угнетала её собственная неторопливость и неуклюжесть. Заходишь в автобус, кое как карабкаясь по ступенькам, а в спину уже несётся: «Быстрей давай! Людям на работу! Носит же в такое время! Дома надо сидеть!»
В магазине пока достанешь трясущимися руками деньги из кошелька, пока всё сложишь, в очереди уже вздыхают и глаза закатывают: «Чего ковыряешься?» Не говорят, думают только. Всё равно обидно.
Как-то раз шла Вера Сергеевна домой из поликлиники, а рядом у магазина женщина сидит, и в ведре у неё цветы – белые пионы. Как они пахли! Сразу вспомнилась мама, деревенский домик, ещё совсем маленький брат и качели в саду. Ничего особенного, просто дощечка на верёвках, но если раскачаться достаточно сильно, то можно представить, что летишь далеко-далеко. Вера Сергеевна купила три штуки, поместила в тряпичную сумку так, что только головки торчали наружу.
Весь путь домой она улыбалась. В автобусе одна девочка сказала, что цветы очень красивые, и старушке стало ещё радостней. Даже когда сидевший слева мужчина возмутился, что «навоняла не пойми чем», она не расстроилась. Что с него взять? У него же в детстве не было сада с пионами.
Добравшись до дома, Вера Сергеевна остановилась у подъезда, бросила взгляд на детскую площадку подошла к качелям. Была она маленькая и лёгкая как ребёнок, потому и уместилась легко на деревянном сиденье. Робко оттолкнулась и начала медленно раскачиваться. Запах пионов будоражил чувства. Она закрыла глаза, представляя себя маленькой девочкой в мамином саду. И пусть качели двигались очень медленно, ей казалось, что она летит. Далеко-далеко.
Сколько себя помню у нас в саду всегда росли пионы. И у соседей росли и в окрестных дворах перед трёхэтажками. Для меня они всегда были обыденностью вроде одуванчиков вдоль дороги. Меня окружали пионы самых разных цветов – от розовых до белоснежных. И только у бабушки пионы были насыщенного бордового цвета. «Королевские», – говорила она. Когда я приходила к бабушке, она непременно срезала пять или семь штук мне в подарок.
– Ну, зачем! – возмущалась я. – У меня самой полный сад этих цветов.
Но бабушке так хотелось поделиться красотой, которой я не понимала, что приходилось брать букет только для того, чтобы её не обидеть.
Как-то раз я тащила домой ненужные пионы, когда рядом раздался полный восхищения вздох: «Красивые!» Рядом со мной шла высокая темнокожая женщина.
– Я никогда не видел такие красивые цветы, – сказала она с сильным акцентом. – Как называется?
– Пионы, – ответила я. – Ничего особенного.
– Пионы, – повторила женщина. – Очень красивые. Очень. Самые красивые, что я видел!
И столько в её словах было восхищения и счастья, что я даже позавидовала её умению радоваться мелочам. А ещё подумалось, что некоторые вещи стали настолько обыденными, что мы порой не замечаем их красоты.
После смерти бабушки ни один «королевский» куст так и не зацвёл. Они зеленеют, разрастаются и… не цветут. Приходится довольствоваться розовыми. Но и они прекрасны. Не правда ли?