Марк Олейник - Миг. Пьеса

Комната в квартире Бранина и Ирены. Стол, несколько стульев вокруг, с правой стороны диван. На заднем плане – книжные полки, заполненные книгами. Среди них – большой экран телевизора. По сторонам от полок две двери. Еще одна дверь в стене с левой стороны. Ирена сидит за столом, Бранин напротив ее.

Ирена. Ладно. Ты так решил, и я твоя жена. Но очень хотелось бы узнать вот что – имя у него есть хотя бы?

Бранин. Ну что ты? Есть, конечно. Это же не кошка. В смысле, его ведь не в канаве нашли.

Ирена. Отлично. И как же его зовут?

Бранин. Миг.

Ирена. М-да, запомнить несложно, только коротко как-то. А это только имя или фамилия?

Бранин. Кажется, это все.

Ирена(смеется). Немного. Все-таки больше похоже на имя для домашнего любимца. Он хотя бы не царапается?

Бранин. Не знаю. Думаю, что не должен. Зачем ему? Он же собирается здесь жить, и если начнет царапаться, то…

Ирена. Кстати. А сколько этот тип собирается у нас пробыть?

Бранин. Зачем ты называешь его типом? Я ведь сказал, как его зовут.

Ирена(снова смеется). И я… мигом забыла.

Бранин. Очень остроумно. Человек перенес лишения, бежал. Настрадался, наверное. А ты веселишься.

Ирена. Я не смеюсь. Я просто хочу заранее выяснить детали, знаешь, чтобы потом не плакать. Прямо скажу – мне эта затея совсем не нравится. Если тебе хочется кого-нибудь поселить у нас, давай хотя бы устроим конкурс. Выберем кого-нибудь поприличнее. Ну, или вот у моей троюродной тетки, по-моему, есть пара сыновей – мои племянники. Правда, оба пока в тюрьме. Но выйдут же.

Бранин. Какая тетка? Первый раз слышу.

Ирена(вновь смеется). Я тебя разыгрываю. Нет у меня никакой тетки. А теперь давай все по порядку.

Бранин. Хорошо. Дело было так.

Свет начинает гаснуть. Бранин расхаживает по комнате, жестикулирует, что-то рассказывает, но звука нет. Свет окончательно гаснет на несколько секунд, а когда загорается, то на сцене Бранин в одиночестве сидит на диване.

Бранин. Очень странный звонок.

Дверь открывается и входит Андрей Кревс. Высокий, в очках и с портфелем.

Бранин (вставая и протягивая руку). Привет! Я тут размышляю, как к своим прогнозам относятся синоптики – с юмором или без. Интересная такая профессия – пытаться угадать, что будет завтра. Как будто с богом в покер играть.

Кревс(хмуро). Метеорология – это социальная наука. Она нужна не для того, чтобы знать, надевать макинтош или нет. Это легко узнать и без посторонней помощи, просто выглянув в окно. А метеорология нужна для того, чтобы ты думал, что мы контролируем все. Например, наводнения. Так людям легче жить.

Бранин (весело). В таком случае – все науки социальные. Надо бы написать такую работу: «Социальная составляющая естественнонаучного контента».

Кревс(в первый раз улыбаясь). Какое высокоученое название! Все-таки из тебя вышел первоклассный профессор. Кстати, а как ты сам относишься к достижениям своей науки? С юмором или без?

Бранин(тоже улыбаясь). Социология насыщена юмором. Мы же изучаем человеческое общество, а люди, надо сказать, как были папуасами, так многие и остались.

Кревс. Не очень-то ты модно высказываешься. Я имею в виду папуасов. Их не модно сейчас недолюбливать. Всех тех, кто от нас отличается.

Бранин. М-м-м. Штука не в том, чтобы долюбливать или нет. Самое главное – это не считать их равными.

Кревс. Как интересно. (Кладя портфель на стул и подходя к полкам с книгами, поворачиваясь спиной к залу.) Ты хочешь сказать, что люди не равны между собой?

Бранин. Естественно. Никто с этим, кстати говоря, и не спорит. Потому что ты, например, высокий и тощий, а я – маленький и толстый. Ты крупный чиновник, начальник управления, а я – профессор социологии. У тебя очки на носу и сардоническое чувство юмора, а у меня зрение нормальное и юмор… тоже обычный. А есть еще папуасы, которые ни про твою службу, ни про мою науку никогда не слышали. Для них многие вещи просто не существуют. Впрочем, как и для нас с тобой.

Кревс. То есть, прости… Это даже интересно… Ты, профессор социологии, утверждаешь, что люди неравны. Когда общепринятая точка зрения – совсем обратная. Люди – одинаковы.

Бранин. Ты, знаешь, право слово, как дитя. Вот смотри – у тебя много подчиненных, департаменты, клерки с папками, секретарши…

Кревс. Куда без них.

Бранин. И при этом, согласись, они все разные.

Кревс. Кто? Клерки?

Бранин. Ну, и секретарши. С этими… чулками, или что там у них еще есть… Они все разные. Есть похуже, но есть ведь и получше – ты следишь за моей мыслью?

Кревс. Противно слушать. Это же какая-то банальность. При чем тут чулки?

Бранин. Ни при чем, кроме того, что вот папуасы про чулки никогда не слышали.

Кревс. Естественно. У них ведь жарко.

Бранин. И это тоже. Но что важно: чулки – штука совсем, прямо скажем, непростая, я вот лично не знаю, как их сделать. Но даже не это самое главное. Все определяется степенью того, что расплывчато называется цивилизованностью.

Кревс(усаживаясь за стол). Опять. Ты меня сегодня буквально бомбардируешь трюизмами. Я попал под обстрел из прописных истин. Сейчас ты скажешь, что мужчины непохожи на женщин.

Бранин. Дослушай, пожалуйста. (Тоже усаживается за стол.) Дело в том, что цивилизованность – на самом деле, не такая уж расплывчатая вещь. Цивилизованность – это степень ответственности, степень взрослости.

Кревс. Это, знаешь, из области семьи. Когда младший обязательно слушает старшего. Но, во-первых, младший может считать по-другому и, например, съесть старшего, как аборигены Кука. А во-вторых, сейчас принято как раз в цивилизованном обществе давать ребенку право на защиту, если взрослый, так сложилось, идиот и тиранит, например, собственного сына или дочку.

Бранин. За что должен быть наказан. И накажет его общество, если оно как раз цивилизованное. Движет обществом тот мотив, что этот взрослый вел себя крайне безответственно, что он – не взрослый.

Кревс. То есть ты хочешь сказать, что весь мир живет по законам патернализма?