Непонятное всегда раздражает – так уж мы устроены.
В кабинете Ратникова, руководителя группы активных действий Академии, мы сидим уже полчаса. И всё это время я гадаю, зачем ему понадобился скромный литератор Александр Константинов.
Я осмотрелся ещё раз: обстановка почти спартанская: письменный стол, на котором кроваво-красным цветом выделяется стационарный телефон – прежде такие стояли в кабинетах крупных советских начальников; два кресла, столик, сервированный кофе; солидный сейф, высокий холодильник, встроенный платяной шкаф. Вместо окна – весёленькая картина с лужайкой. И какая-то дверь в дальнем углу.
– Речь пойдёт о терроре, – сказал Ратников, пригладив ладонью белую шевелюру.
– О каком терроре? – не понял я.
– О ядерном. Ты на экран гляди.
А чего тут рассматривать? Залитое солнцем зелёное поле с белым мячом в центре – и две команды друг против друга.
– Террористы среди болельщиков? Так, Белый?
– Ошибаешься, Костя, – улыбнулся Ратников.
«Костя», как и «Белый» – это из юности, тогдашние наши прозвища. Мы с Анатолием знакомы полвека, со времён учёбы в техникуме. Потом я потерял его из виду, и вот недавно выяснилось: он тоже сотрудник засекреченной Академии метанаук. Но я здесь приписан к пятому сектору, а Ратников – в первом, самом закрытом. Негласный надзор за глобальной безопасностью – вот что такое первый сектор.
– Бандиты прячутся под трибунами? – спросил я.
– Нет, они давно скрылись. Однако подарочек оставили.
В тот же миг полыхнул неземной свет – и мяч обратился в огненный шар. Небосклон качнулся в одну сторону, в другую, но устоял.
В центре выжженного поля зияет воронка с багровыми краями – памятник лучшим в мире командам. От бетонных трибун остались раскалённые остовы и спёкшийся бетон. Сорок тысяч человек исчезли, просто испарились!
Джинн, ядерный джинн – вот кто сотворил этот ужас…
Голодный демон с леденящим воем втягивает всё, до чего может дотянуться – и злая душа его, разорвав небосвод, уносится за облака. Громадная лиловая поганка набухает тяжестью, ветер относит её шляпку в сторону.
Но почему стадион? А, скажем, не штаб-квартира Организации Объединённых Наций? Или «Аквариум»[1]?
И тут зазвонил телефон – тот самый, кровавый. Прежде, чем снять трубку, Ратников поставил видеоролик на паузу. – Да, Леон Альбертович, – сказал Ратников, и я догадался, что на другом конце – Тавровский, его прямой шеф. – Утвердили? И сколько?..
Я слышал только то, что говорил Ратников – и его слова привели меня в изумление.
– Миллион долларов? Мне кажется, это нереально… А, ну если так… Да, мы как раз смотрим… Хорошо, как договаривались. – Ратников положил трубку на место.
– Миллион долларов? – не удержался я от вопроса. – Не иначе, как требование террористов? Не так уж и много…
– Нет, – ответил Белый с усмешкой, – это другое, скоро узнаешь. Смотрим дальше.
На экране показалась высотка Секретариата ООН. Похоже, злой дух прятался внутри – и вмиг вырвался наружу снопами ярчайшего пламени. Джинн оскалился – и от его улыбки здание треснуло пополам.
Верхняя часть небоскрёба, едва приподнявшись над раскалённой расщелиной, оседает в груду обломков. Земля сотрясается, гигантский столб осколков, пыли и дыма взлетает вверх. Но что-то не так. Куда пропали рёв и грохот? Возникает и набирает силу удивительно знакомый мотив.
Картина снова меняется; теперь на экране «Аквариум» – здесь белый карлик вспыхивает поодаль от цели. «Стекляшка» бьёт в глаза ослепительным блеском, а секунду спустя на здание обрушивается удар. Свирепый таран разносит «Аквариум» на куски, огромный дом лопается, как воздушный шарик.
Взрывная волна несётся ураганом, дыбом встаёт обожжённая земля. Злой дух крушит стены; люди пытаются убежать, но он сметает их могучей дланью, словно крошки со стола.
В небо рвётся багровое облако, атомный исполин растёт на глазах – и ревёт, ревёт, ревёт… И вот уже над землёй, сверкая огненными сполохами, нависает чудовищный череп.
Джинн склоняет голову набок, словно к чему-то прислушиваясь. Ещё немного – вослед атомному меркнет и солнечный свет. А что же звуки? Музыка стихает, гремит властный голос:
– Ядерный террор вышел из-под контроля…
– Щупальца международного терроризма…
– Вырвать ядовитое жало…
Зажёгся свет – я вернулся в привычный мир настоящего. В первый сектор Академии метанаук.
Даже в костюме Ратников смотрится нордическим суперменом: широченные плечи, загорелое лицо, ослепительно белые волосы.
– И как тебе? – спросил он.
– Круто. Но есть неточности. Взрывная волна…
– Да очнись, Костя, это же фильм!
– Конечно. А музыкальная дорожка – прям-таки наповал. Но до чего же мелодия знакомая…
– Оценил? Моя идея, – Ратников довольно улыбнулся. – А знаешь, где ты мог это слышать? Боевик «Без лица», трек.
– Точно. А почему стадион?
– Ну как же? Олимпиада, и вдруг – бац! Ни мира, ни футбола. Финал нежданный, согласись. Плевок в лицо человечеству.
– А кто выбирал…
– Объекты? Леон Тавровский, начальник первого сектора. Скажем так, мой шеф пытался угадать их выбор. Кстати, он ждёт нас, – Ратников кивнул на дверь в углу кабинета. – И если ты готов… Ты готов?
– Да.
– Тогда идём.
Я ещё не знал, что моя жизнь изменилась навсегда.
Глава 2. Предложение, от которого нельзя отказаться
Перешагнув порог, мы прошли полутёмный тамбур, ещё одну дверь – и оказались… в лесу. Солнце просвечивало через редкие сосны, упоительно пахла смола, на небольшой поляне накрыт стол с напитками и богатой закуской. Я невольно закрыл глаза, а когда через секунду открыл – красота исчезла. Просторный кабинет, раза в три крупнее, чем у Ратникова, солидная обстановка – но и только.
И – широкая улыбка Ратникова.
– Это была иллюзия, – пояснил он. – Сам подумай: какой лес на глубине сорок метров? Мы в кабинете начальника первого сектора, отвечающего за глобальную безопасность. С шефом ты уже знаком, но забыл его крепко-накрепко. Как ты знаешь, память твою частично стёрли – за противозаконное приобщение к закрытым сведениям. Несанкционированное ознакомление с Главным Проектом[2] Академии – считай, легко отделался.
В стене открылся дверной проём – вошёл, очевидно, хозяин кабинета – невысокий, худощавый, с седоватой шевелюрой и чёрными сросшимися бровями.
Кивнув Ратникову, он протянул мне руку:
– Леон Альбертович. А вас я помню. Присаживайтесь.
Бархатные нотки в голосе показались смутно знакомыми.
Мы разместились в креслах.
– Толя, – шеф упёрся взглядом в Ратникова, – что-то наука у нас не торопится?
