Это так легко – не кусать человека
Ольга Мильченко
Ну да, хотел бы я написать роман, но понимаю, таланту не хватит! Не хватит и запаса слов, и воображения, не хватит храбрости (или наглости), и много чего ещё не хватит… А главное, не хватит читателя для моего ненаписанного романа… Если только не так, как у Венедикта Ерофеева: «Роман был напечатан тиражом в один экземпляр и, к радости автора, тут же разошёлся». Так что, моя книжка – это не роман!
Я из лесу вышел. Голожопое детство
Когда в Советской жили мы стране, Всё было так отчётливо и просто.
М. Шадрина
До четвёртого класса (это когда Брежнев ещё не шамкал, а бублик с маком стоил шесть копеек) я учился в общеобразовательной школе в селе Новогришино, известное лишь тем, что в нём находится знаменитая Икша́нская колония для малолетних преступников. Юрий Гагарин к тому времени уже слетал в космос, но я не припоминаю, чтобы мечтал стать космонавтом. Хотя о том, чтобы мечтал стать художником, я, честно говоря, тоже не припоминаю. Моя любовь к искусству отличалась от любви к искусству у других детей, только тем, что у них она быстро прошла, а у меня задержалась. И, как рассказывала мне потом мама, она подумала, что надо мальчика куда-то отдать учится искусству. А куда? Мы жили в военном городке неподалеку от Дмитрова. Рядом никаких даже кружков, не то что художественных школ.
Наш военный городок располагался буквально в лесу. Вокруг были деревни и поля, это была именно сельская местность. Подмосковная красота, тишина и покой (сейчас такого уже нет). Мы, конечно, периодически выбирались в город, в Дмитров в основном, с культурной программой. Например, сходить в кино и съесть в буфете эклер с кофе на сгущённом молоке. Бывало, приезжал какой-нибудь передвижной цирк или гонки на мотоциклах по вертикальной стене. Ещё интересней!
Не помню точно, когда, но скорее всего где-то в мае 1973 года, небольшая компания детей в сопровождении нескольких мам этих самых детей выдвинулась в Москву на экскурсию в Третьяковскую галерею. Поскольку день был выходной, в галерею была небольшая очередь. И вот, пока мы стояли в этой очереди, я разглядел напротив входа в Третьяковку вывеску «Московская средняя художественная школа». Когда мы вернулись домой, я сходу заявил маме: «Мам, я нашёл, где хочу учиться».
Наверно не стоит вдаваться в подробности, как это произошло, но я поступил в МСХШ. Хотя нет, кое-что, пожалуй, всё-таки стоит рассказать.
Когда я доложил маме, где я хочу учиться, мы собрались и поехали туда. Я её повёз. Заблудились, конечно, но, в конце концов, нашли школу, благо про Третьяковку знают все и путь указали. Мы вошли в здание и поймали в коридоре какого-то преподавателя, видимо живописи. «Картин» у меня было много. Моя мама работала страховым агентом, и у нас дома были плакаты, много плакатов «страхуйтесь в госстрахе». На этих-то плакатах, на обратной стороне (мелованная бумага!) я рисовал свои «картины». Гуашью эпические полотна. Одно помню отчётливо: Самоделкин (это персонаж из детского журнала «Весёлые картинки» с болтом вместо носа, да и сам он весь как болт) идёт по красной планете, то есть по Марсу, строевым шагом и несёт на вытянутой руке вымпел Советского Союза. Я могу только представить себе шок бедного преподавателя, когда он увидел эти высокохудожественные творения. Но он поступил очень деликатно. Видимо подавляя в себе сильные эмоции, сдержанным тоном он произнёс только одну фразу: «Может быть, вам попробовать на скульптуру». Ха! Скульптур у меня тоже много!
На следующий день мы вернулись! В коробках от тортов и ботинок я вёз показать свои, теперь уже скульптурные, произведения. Очень смутно, но кое-что я помню. Здесь были: три пунические войны, одна троянская, подвиги Геракла (не все), 300 спартанцев (тоже не все), некоторые эпизоды из скитаний Одиссея и кое-что ещё. Преподавательница начальных классов МСХШ по скульптуре Лидия Арсентьевна Богачёва была, видимо, женщиной с более крепкой психикой чем вчерашний преподаватель живописи. Она спокойно окинула взглядом мои полепухи, великолепные как мне казалось, и говорит: «Становись, лепи с ребятами». И я встал и лепил! Я слепил всё, что увидел на полках. И слепил я это уже совсем не так, как были слеплены мои собственные «шедевры». Лидия Арсентьевна посмотрела на это всё и разрешила мне приходить на подготовительные курсы. А до экзаменов осталось два или три занятия.
Потом были экзамены, и я поступил. С тех пор я верю в чудеса!
МСХШ, интернат и Кадашевские переулки
– Александр Михайлович, оказывается, так много великих художников училось в нашей школе.
– Да практически – все!..
Из разговора со скульптором Белашовым на юбилейной выставке выпускников МСХШ.
В первый класс (это пятый класс общеобразовательной школы, а всего учились семь лет) на скульптуру поступило четыре человека – две девочки и два мальчика. Один из мальчиков – я, второй – Игнат Данильцев. Он в то время снимался в фильме Тарковского «Зеркало». Всего в классе, включая живописцев, было человек двадцать. Начались непростые, но счастливые и очень насыщенные семь лет обучения в лучшей художественной школе Советского Союза.
С первых же дней обучения я начал жадно впитывать всё то новое, что давала свобода художественной среды МСХШ. Конечно же, нахватался схшовского сленга: компа́ска, это – композиция; клёво и дико клёво, это – классно и очень классно;
личины, это – ученики младших классов, а старшики́ – старших; кумыс, это значит – хуже некуда; ну и соответственно – кумызник, и так далее. Отпустил себе причёску битловку. Моим друзьям в воинской части это категорически не разрешалось, все ходили стриженные под полубокс или скобку, а причёска «под бокс» (это, когда стригли наголо и оставляли только чубчик) считалась наказанием.
Жизнь в школе делилась на две части. Первая – это день. Когда учились все – и москвичи и интернатовские. Вторая – это вечер. Здесь оставались только интернатовские. Я, поскольку жил далековато от Москвы, был удостоен привилегии стать обитателем этой колонии. Не буду утверждать, что это было похоже на «Очерки бурсы» Помяло́вского, но что-то близкое к тому. Жёсткая дедовщина с пропиской, отбиранием плюшек, посылкой личин в магазины и так далее. Может быть, по сравнению с армейской дедовщиной, это цветочки, но ведь нам было всего по 11–12 лет. Отпинают старшики за что-нибудь, а чаще ни за что, кто-то поплачет, кто-то накопит злобу на будущее (ведь сам потом станет старшиком). Школа жизни.
Ну и конечно – учёба. Спецпредметы, мастерская, пропахшая глиной. Я был абсолютно счастлив. Во-первых – я вырвался из-под крыла родителей (а кто в детстве не хотел, чтобы предки не доставали). Во-вторых – глины и пластилина теперь было навалом и лепить можно было сколько угодно, чем больше – тем лучше. Во втором классе к нам присоединилось ещё четыре человека, опять две девочки и два мальчика. Один из них – Лёша Кудрявцев (Лёха) стал моим закадычным другом. Сколько мы с ним совершили необъяснимо-тупых поступков, сосчитать сложно. И почему нас не выгнали из школы – для меня остается загадкой до сих пор.
