Ночь.
Она всегда таит тысячи и тысячи загадок и миллионы своих мрачных тайн, которыми не желает делиться.
Это было написано в какой-то книге и мне запали в душу эти слова.
Еще в детстве.
Сейчас, когда я вырос, то переосмыслил эту фразу и сказал бы иначе – весь наш мир это одна большая ночь скрытая одеялом непроглядной обыденности и скуки.
Но как, оказалось, стоит только приподнять его.
Хотя бы краюшек.
И ты можешь найти пути и ключи к таким тайнам и таким загадкам, о которых после очень крупно пожалеешь.
Но вся штука в том, что наш мир, словно живой заботиться о нас и отгораживает нас от этого словно малых неразумных детей.
Никогда не замечали?
Огромные качели в детстве вписывается тебе в голову, но рядом всегда оказывается кто-то готовый помочь
Или ты падаешь в детстве на торчащую корягу, и она проходит всего в сантиметре от сонной артерии. И опять же рядом кто-то есть готовый помочь.
Мир защищает нас от многого.
От того что мы и сами по глупости своей можем желать и к чему мы можем отчаянно рваться.
То же самое происходит и с тайнами.
Некоторые тайны знания и возможности этого мира закрыты для нас.
Они таятся в самых мрачных тенях. Сидят в своих клетках и злобно глядят в след тем, кто прошел мимо них.
Мир оберегает нас.
Защищает.
Но вот в чем дерьмо – иногда, даже в самой совершенной системе защиты случаются сбои…
Примечание:
Залпом не читать
Стоять даже пусть около своей машины в сердце…
Пустыни?
Да точно. Пустыни.
Не самое лучшее, что со мной приключалось.
Хотя я, в общем, то не стою, а сижу на капоте своего старенького «Форда эскорт» и просто смотрю в звездное небо.
Здесь вне города оно другое.
Совершенно.
Нет лишнего света, шума, городской вони.
А небо настолько наполнено звездами, что стоит засмотреться, и ты растворяешься в нем.
Никогда бы не подумал, что я смогу наслаждаться чем-то подобным.
Я взял рядом стоящую бутылку дешевого пойла, что купил в одном из придорожных кафе, сделал несколько увесистых глотков, и тепло растеклось по всему телу.
Стало хорошо.
Спокойно.
Я достал сигарету из внутреннего кармана пиджака, закурил.
Теперь ансамбль был полон.
Хмельная улыбка наползла от одного уха до другого, и я понял, что абсолютно счастлив.
Абсолютно…
Мозг расслаблен.
Контроль был частично потерян.
Я засунул руку во внутренний карман пиджака, достал оттуда недавно купленный Colt 1911A1 и приставил к своей голове не переставая улыбаться и смотреть в ночное небо.
Дело оставалось за малым.
Один шаг и я свободен.
Один чертов шаг!
Ну! Давай же!!
Я должен!!!
Я так больше не могу!!!
Все внутреннее существо боролось, и пыталась вопреки всем законам логики и самосохранения нажать на курок!
Но то, что сидело внутри, было куда сильнее законов эволюции и разума.
И это «что-то» крайне не хотело умирать.
Рука с пистолетом безвольно упала на капот и, взяв бутылку, я сделал еще тройку глубоких глотков.
Чтобы я не делал, всегда заканчивается одним и тем же, потому что эта тварь знала каждую мою мысль наперед.
Я уже пытался – утопиться, прыгнуть с крыши, перерезать вены, отравиться и крутануть руль на встречную.
Ничего.
Каждый раз в последний момент руки и ноги подводили меня и, в конечном счете, все заканчивалось одинаково хорошо для моего здоровья и жизни.
К сожалению.
Но пройдет еще пять семь минут, и я повторю попытку.
Она не получиться и я это знаю, но я, черт возьми, не могу остановиться!
Нельзя останавливаться!
Нужно пробовать и пробовать потому скоро придет его время, а этого я допустить не могу.
Я уже просто не могу.
Злость и отчаяние подступили к горлу, придали сил, и я еще раз приставил пистолет к виску.
Я собрал всю волю, все силы и храбрость и заставил себя нажать на курок.
– Давай же!!!
Еще усилие!
– Давай!! – сквозь зубы шипел я, брызжа слюной.
Но ничего.
Не получилось.
Этот ублюдок снова победил.
– А-а-а!!!! – взревел я в ярости и начал стрелять во тьму.
Выстрел.
Два.
Пять.
Стало легче.
Но когда раздались холостые щелчки, я просто швырнул эту бесполезную дрянь на дорогу.
Сел на капот.
Медленно, но верно на смену ярости пришло глубокое опустошение и усталость.
Я завалился на назад, накрыл глаза рукой.
До его прихода оставалось чуть больше двенадцати часов.
– Эй!
Рявкнул женский голос и ощутимо ткнул в бок чем-то острым.
Я не без труда разлепил глаза, сел и посмотрел на нее.
В общем, то ничего примечательно в ней не было.
Кроме разве что ружья.
Одна из местных индейцев.
Длинные волосы, скрученные в две широкие косы и лежащие на плечах.
Узкие, по-моему, карие глаза.
Пара украшений на руках из костей и прочей дряни.
Хотя я сейчас и сам похож на индейца.
– Что тебе нужно?
Не обращая внимания на направленное в мою сторону дуло спросил я, и стал рыскать по карманам свой пистолет.
– Что мне нужно?! – округлила она глаза – А кто тут ночью стрелял!? А!?
Вместо пистолета – черт его знает, куда я его задевал – я достал из внутреннего кармана пиджака сигарету и прикурил.
– А что стрелять в пустыне это преступление, мэм?
– Нет! – жестко заявила она – А вот стрелять рядом с моим домом и будить меня, это преступление!
Сейчас, когда стало светло, я осмотрелся и действительно вдалеке справа метрах в двухстах стоял домик на колесах.
– Дьявол.
Улыбка сама налезла на лицо, когда я представил, что произошло с бедной девчонкой после шести (или меньше или больше) выстрелом из кольта.
Эта дрянь рычит громче пушки.
– Сама виновата – небрежно кинул я, вставая на ноги и по прежнему пытаясь найти свой ствол – кому придет в голову жить посреди пустыни? А?
Она взвела курки ружья, и я остановился.
Шутить с тем, у кого пушка не входит в мои правила.
– Знаешь – прищурилась она – здесь пустыня и многое что может приключиться с человеком.
Я понял ее тонкий намек, и в голове зажглась весьма интересная идея.
Если я не могу себя убить, это не означает, что меня не может убить она.
Я обернулся и…
Увидел картину.
Эта девушка.
Она лежала на песке рядом с моей машиной. Ее горло было разодрано, а глаза вдавлены в глазницы.
И я могу поклясться на библии, что услышал очень, очень отдаленный смех.
– Я понял.
– Что ты понял? – удивилась девушка.
Видимо я сказал это вслух.
– Вам очень повезло – невесело улыбнулся я и осмотрелся.
Вот дрянь!
Весь костюм за полторы тысячи долларов был в пыли грязи и еще черт пойми, в какой гадости.
Где я лазил? Какие еноты меня хотели затрахать до смерти?
– Твою мать!
И начал приводить себя хоть в какое-то подобие порядок.
Мэлл, а именно так и звали девушку, смотрела на это не меньше минуты.
Парень был тощий, лет тридцати и очень болезненного вида.
Большие мешки под глазами.
Сухие потрескавшиеся губы.
