Конец мая выдался жаркий, солнце стоит высоко в небе. Полдень печет макушку. Одинокий всадник, мчится по дороге, не шадно настегивая лошадь, поднимая клубы пыли . По обе стороны от дороги, куда хватает глаз, раскинулись пологие горы. Да какие это горы. Вон красавец Эльбрус, белыми шапками виднеется вдали. Кавказский хребет не отстаёт, соперричая с макушками горы, снежными покровами. А это так холмы, да луга. Ветерок гуляет по полю, колышет ковыль. Тот стелется, искрится на солнышке, как водица в озерце, волны мерно перекатываются, поле живет.
Аромат луга мощно бьет в нос. Чабрец и душица спорят с запахом мяты и полевыми цветами. Дышишь, не надышешся. Мелкий кустарник выглядывает в изгибах да впадинах на холмах. По обочинам, листочки осины дрожат, отсвечивая белесой изнанкой.
Неподалеку от казачьей станицы, за макушками ветвей прячется балка. Веточки, тянутся к солнышку, переплетаются, сливаясь с разбросанными по сторонам пятнам кустарника, надежно укрыв от посторонних глаз расщелину. В самом низу падины, под деревьями притаился стан казаков самостийников. Только замолкающая трель птичек может выдать тайное место сбора заговорщиков.
Кличут место в народе "Сухою падиною". Дожди боятся её потревожить, талая вода по весне стекает мелкими ручейками, обходя ее стороной.
Каток репресий не пощадил, ни детей ни стариков. Расказачивание. Кровавый тридцатый год загнал казаков в банды к атаманам, в леса.
Всадник, замахнулся нагайкой, лошадь чуя норов хозяина, прижала уши и понеслась шибче. Впрочем, искорки на кончике сабли далеко видны. Над падиной пронеслось кукование кукушки.
В низу все замерли. Казаки бросились зажимать пасти лошадям, а то выдадут схрон, приветственным ржанием.
Путник пронесся, мимо нахлестывая коня плеткой. Когда пыль улеглась, кукушка закуковала вновь. Только опытный казак поймёт, опасность миновала.
В станице, в просторной хате Мирана мурлыкая песенку под нос, собирает узелок. Крынка молока, большой ломоть хлеба, полголовки домашнего сыра. Скудная крестьянская еда, но больше не возьмешь, свои же и сдадут пришлым большевикам. За окном выводит трели соловей, вторя переливам песни. Детвора, носится по двору, гоняя самодельный мяч. Пальцы пробежались по голове, собирая длинные чернявые волосы на затылке. Не послушные пряди выскальзывали, падая завитками на лицо. Ловкими движениями молодая женщина заплела толстую косу и повязала, поверх цветастый платок. Мира потянулась ручку сундука. Маленькое зеркальце, надежно спрятано под крышкой. Последний подарок мужа. Залюбовалась. Глаза в обрамлении густых ресниц, с ухмылкой смотрели из под гордо изогнутых густых бровей.
Хороша. Недаром, Флигон кругами ходил вокруг, глаз не спускал. Гордый казак, а краснел, как юнец при виде Мираны. Сколько лет минуло с их первой встречи.
Тогда Мирана шла по воду, и два полных ведра мерно покачивались на коромысле. Не расплескала ни капельки. Высокая, худощавая, завораживала тонким станом, высокой грудью и взглядом. Взгляд темно карих, широко распахнутых глаз, гипнотизировал. За спиной завистницы шептались, ведьма, приворожит любого. Флигон, завидный жених станицы, прикипел. Сколько девичьих слез замочили подушку. Сколько злых шепотков ночью пускали по ветру соперницы. Мирана только посмеивалась, от кого пришло, к тому и вернется, к ней не чего не прилипнет.
Свадьбу гуляли всей станицей. Богатая, веселая. Мать украдкой утирала слезу. Единственную дочь уже и не мечтала увидеть замужней. Двадцать пятую весну уже встретила. Жаль отец не увидел счастья дочери. Крик первенца раздался на «Петра и Павла», так и нарекли, Петей. Мальчишечка рос крепким, здоровым, всей статью в отца. Глазки только от матери, черные словно угольки, буравили, просачивались в душу и подчиняли. Всяк хотел угостить, побаловать мальчугана.
