Валерий Сабитов - Миражи Предзеркалья. Роман-мистерия. О лабиринтах и минотаврах плоти, разума и души

Промозгло, сыро и серо… Льёт холодный дождь. Дождинки тяжёлые, как ртутные шарики. Льёт уныло, мрачно, давно. Настроение никакое. Спасает от нервного срыва знание: когда-то ливень закончится. Ледяная вода заполняет рубку, поднялась до щиколоток, и я основательно продрог. Остаётся одно: закалять терпение, дожидаться полного исчезновения иллюзии. Психика деформируется, сознание колеблется…

С первого момента блуждания в Пустоте каждая минутка – гирька на весах жизни. Весы с гирьками отмеряют судьбу. Минута за минутой, гирька на гирьку. Какая-то в правую чашу, какая-то в левую… Весы могут хрустнуть от нарастающей тяжести в любое мгновение.

Вот если б убрать полизеркальный барьер, множащий отражения в бездонных глубинах… Терпение на пределе, придётся включить активность:

– Песка хочу! Южно-Аравийского! Летнего!

Истерическая команда прорвалась сквозь стены рубки и дошла без искажений. Куда надо дошла. Перископ развернул панораму источающей жар пустыни. Получилось: вид из прежней жизни, без гирек-весов. Барханы, ослепляющее высокое небо в редких облачках – нормально. Да вот обжигающий лицо ветер! На «Арете» нет климатической машины. Но погоды в пределах допустимого. Недавно пришлось спасаться от стужи антарктического суховея. Мороз проник в каюты, заледенели холодильники.

Млея от жара, осмотрелся. Дождь в основе – фантомный, а влага держится частыми каплями на сине-голубых стенах, поблёскивает на сером пластике пола. Быстрое испарение скрадывает часть зноя, но превращает рубку в прилично разогретую парную.

Вакуум-мираж… Что за сюрпризы впереди?! Сейчас бы тёплую ванну. Тёпленькую… Но для этого надо пройти в каюту. А там… Там может ждать что-нибудь неприятнее погодных капризов.

Внутри – в мозге? в сердце? в душе? – поднимаются волны протеста.

– Что же ты молчишь, «Арета»? – глупо спросил я.

Корабль не ответил. Отреагировал Путевой Шар. Из глубины искрящейся вселенной всплыло лицо Сибруса, доброе и печальное. Таким я его не помню. И заговорил Сибрус непривычно-торжественно, официально-представительно. Ударной волной прокатилась бессмысленная фраза:

– «Арета» в галактической либо во внегалактической многомерности. Более точное определение в данный момент крайне сомнительно.

Песок зашуршал, барханы заметно сдвинулись.

Путевой Шар сомневается? Вот уж действительно неопределённое определение! Неудивительно, что я в большем смятении, чем наш заблудившийся путеопределитель. И не только в отношении местонахождения «Ареты». Больше волнуют вопросики поменьше. Вот к примеру, кто внедрил в Путевой Шар такого Сибруса: мягонького, гладенького да причёсанного? Одно ясно – не сам конструктор; он и понятия о своём присутствии тут не имеет. Спорить с Сибрусом, требовать от Сибруса, приказывать Сибрусу – что может быть невероятней? Одним словом, кошмар!

Шар обрёл обычную бессодержательность. Бес-содержательность… Наполненность бесами?

Пока размышлял о странностях языковых реалий, пустыня исчезла. Сама по себе, без команды. Перископ демонстрирует очередную звёздную несообразность, стопроцентно несопоставимую с любым куском объективного мира. Откуда у биомозга страсть к фантазированию? Причудливые скопища разноформенных галактик; отдельные кучки то ли звёзд, то ли квазаров; цветные облака чего-то непонятного… Неужели тёмное, скрытое вещество Вселенной проявилось? Много чего накручено. И вся эта красочная смесь ворочается в переменных ритмах гравитационных полей. До жути красиво. Но ведь выхода «наверх» нет! Звёздные миражи появляются тем же бесовским образом, что и дожди с суховеями.

Я обоснованно – то есть твёрдо! – подозреваю: ни в разумных пределах, ни за ними «Арету» не отыскать. В каждый отдельно взятый момент шхуна занимает иную, новую точку в очередном «нигде».

Но стоп! Какую-такую точку? Нет там никаких точек, и само это «там» не имеет ни ориентиров, ни каких-либо разумных определений. Как не имеет чёткого смысла происходящее вокруг меня, внутри распахнутой в никуда оболочки «Ареты». Нет ни слов, ни образов. И взять их негде – в памяти также пустота. А бес-словесно да без-образно – одно бесоподобное безобразие и выходит.

Некий намёк на стабильность в жизни когда-то имел место быть. И остался в том мире, который застрял в затенённом уголке пустой памяти. Где-то там, невообразимо позади, по ту сторону старта – только там властвует устойчивая, крайне запутанная, разнообразная, многословесная, сложносочетаемая, никем не понимаемая межчеловеческая стабильность.

А здесь… Я с тоской осмотрелся. Выше бесполезных пультов навигации по всему кругу до условного зенита – изогнутый экран Перископа. Ниже – дежурные места для вахты. Бесполезная техника. Напротив люка-двери на палубу, на стальной тумбе-подставке – Путевой Шар, по замыслу Сибруса обязанный надёжно ориентировать экипаж. Экипаж, команда? Скорее – пиратский сброд.

– …Не бойся, Сибирцев, ссор и разборок. Остерегайся эмоций безысходности. В противоречиях – ключ к решению задачи! И пропуск обратно, домой. Потеря веры в спасение – смерть. На забудь, Сибирцев! И помни всегда: лидер – ты! Уйдёшь в тень – пропадёшь.

Так напутствовал меня Сибрус накануне старта. «Не бойся, Сибирцев; не забудь, Сибирцев…» Знать бы, чего бояться. А память… Тут совсем загадочно.

О смерти он ещё говорил: в пустоте, без опоры, без надежды, без озарения. И, кажется, без посмертия. Сам—то он понимает значение всего этого? А если мы перешли все рубежи жизни? И уже не люди, а фантомы, трансформирующие в себе полузабытые ощущения? Суд свершился, и приговорил нас к вечному движению из ниоткуда в никуда, внутри безжизненной бесконечности, где ни прав, ни обязанностей, а двоичный перебор несуществующих вероятностей. Мира в экипаже тоже нет – сплошь затаённые противоречия. Но что-то не слышно приглашения в потерянную жизнь.

В рубке тихо и призрачно. Погода никакая. Путевой Шар молчит. В прозрачной глубине мнимо четырёхмерного минуса мерцают скопища не сотворённых пока галактик. Мне всё равно, существуют они в реальности или нет. Те и другие в равной недостижимости. И Шару всё равно – даже не притворяется живым и разумным. Блаженное, ничем не озадаченное безделье.

Может быть, огреть его чем-нибудь покрепче? А после и Перископу добавить! Экран жемчужно нейтрален – окно в макромир закрыто. Нет ни выхода, ни входа! Вместо них Ничто и Нигде. В этих словах нечто колдовское, затягивающее. Я приближаюсь к ним, и в одном из кусков разваленной памяти оживает Земля…