В свете фар Краузе наблюдал, как сказочно кружился пушистый снег. Мелькающий ландшафт и деревья, покрытые снежными шапками, вызывали воспоминания о проведенном времени на берегу Себежского озера. Джазовую композицию сменили новости. Услышав по радио, что Пентагон заявил об отправке инструкторов для тренировки сирийской оппозиции, Краузе попросил Василия тишины. Он ехал на встречу с новой пациенткой и хотел привести мысли в порядок. Поставил любимую композицию жены и закрыл глаза.
Где-то в грудине все еще тлела боль от потери любимой. Подспудно он понимал тех мужчин, что старались восполнить новой кандидатурой место умершей супруги, чтобы заглушить невыносимую тоску. Новая семья, новые заботы, но это не его путь. К тому же, окажись новая пассия в поле зрения его преследователя, беды не избежать.
«Ягуар» плавно въехал в коттеджный поселок на берегу Истры и остановился перед коваными воротами с фамильным вензелем. Доктор оглядел плавно открывающийся участок, густо засаженный хвойными деревьями. Десятками окон пламенел огромный трехэтажный дом. Снаружи создавалось впечатление, что дом заселен большим семейством, поэтому, идя в кабинет, Краузе удивился пустынным этажам.
Навстречу ему выпорхнула высокая шатенка с зелеными глазами и точеными чертами лица. Увидев ее, доктор испытал разочарование, – это была младшая дочь Аврорина, близкого друга отца. В последний раз он видел ее еще подростком. Всегда сдержана на эмоции, с гордой осанкой и поразительной осведомленностью обо всех, кого обсуждали домочадцы. Как и все девочки из хороших семей она увлекалась музыкой, балетом и живописью.
– Николь, рад тебя видеть, – он изобразил улыбку.
Но Николь не обманешь, она всегда была проницательной и понимала, а может, чувствовала, что скрывается за масками ее окружения.
– Извини, что представилась чужим именем, не хотела, чтобы из твоего секретариата пошла утечка. Человек нашего круга не должен быть замечен в обществе психиатра-гипнолога, да еще накануне свадьбы. Пойдут слухи, а я бы хотела избежать упоминаний моего имени в прессе, тем более в таком контексте.
Ее надменность всегда раздражала, вот и сейчас Краузе еле подавил в себе желание немедленно уехать. Но раз остался, решил повредничать и намеренно проигнорировал упоминание о свадьбе.
– Не могу представить по какому поводу тебе понадобился.
Николь указала ему на кресло у камина, в котором потрескивали поленья, взяла со стола фотографию в серебряной рамке и села рядом на кушетку.
– Это Гектор, мой жених, – она протянула ему фотографию стройного брюнета лет тридцати пяти, запечатленного на фоне старинного тюдоровского замка. – Мы познакомились в Лондонской школе бизнеса и с тех пор вместе.
Краузе проигнорировал ее посыл и, едва взглянув на фото, демонстративно принялся изучать обстановку кабинета. Николь почувствовала его раздражение и смутилась.
– Прости, я веду себя бестактно. Надо было выказать соболезнование о потере жены и осведомиться о твоем здоровье. Сама себя не узнаю. Наверное, это из-за волнения перед свадьбой.
– Зачем я здесь? – Эрих оглянулся на звук открывшейся двери.
Женщина в белом переднике закатила в кабинет сервированную тележку.
– Я попросила подать нам кофе.
Пока прислуга расставляла посуду и обслуживала гостя, Николь не сводила с Эриха пристального взгляда, мысленно выстраивая канву дальнейшего разговора, и решила первой же репликой вызвать у него сочувствие.
– Месяц назад мы похоронили маму, – с надрывом произнесла она, когда они снова остались наедине.
– Прими мои соболезнования, – Эрих придвинул чашку кофе и сделал пробный глоток. Вкус был настолько восхитительным и необычным, что он не удержался от похвалы.
– Особая обжарка, мамин секрет, который, к сожалению, она унесла в могилу. Осталась одна банка, мы подаем это кофе особым гостям.
Это тоже был просчитанный ход, она знала, что все семейство Краузе питало слабость к кофе.
– От чего она умерла?
– Инсульт. Это было так неожиданно. Мама всегда следила за здоровьем. Каждый год полное обследование и профилактические меры. Мы ожидали подобного сюрприза от папы, который нещадно курит сигары, пьет виски и хохочет так, будто сейчас взорвется, но мама…
– Очень жаль. Я похоронил обоих родителей и знаю, как это тяжко.
Николь нервно поправила ворот белой блузы. Судя по всему, светская часть беседы закончилась, и она наконец-то решилась сообщить причину, по которой обратилась к гипнологу. Краузе закинул ногу на ногу и приготовился к обстоятельному разговору.
– Эрих, до свадьбы мне нужно разобраться с проблемой, которую я не могу принести в свою семейную жизнь.
– Что за проблема?
– Как и папа, Гектор работает в банковском секторе, но у него есть хобби – фотография. Он любит путешествовать и фотографировать. Сам обрабатывает снимки и публикует их в журналах. У него даже была выставка. Я живу на две страны, поэтому успешно обхожу эту тему, но, как ты понимаешь, после свадьбы это будет невозможно.
– Пока я не вижу проблемы…
– Проблема в том, что я до дрожи боюсь фотографироваться и всего, что с этим связано. Под фобию попадают фотокамеры, вспышки, штативы, фотопленка. Исключение в этом длинном списке – мобильный телефон. Его я еще могу вытерпеть, но тоже не всегда.
Эрих вспомнил ее реакцию на групповое фото во время совместного отпуска двух семейств. Николь убегала каждый раз, когда видела в чьих-то руках фотоаппарат.
– Когда это началось?
– Еще в детстве. Твой отец лечил меня. На какое-то время проблема отступила, но со смертью матери вернулась в более тяжелой форме.
При упоминании отца Эрих сжал кулаки. Он знал истинную причину сеансов психоанализа старшей сестры Николь и заподозрил, что младшую постигла та же участь. Тогда Эрих был студентом, отец пытался приобщить его к своей практике, надеясь позже передать пациентов, поэтому допускал к сеансам. Вникнув в суть проблемы старшей дочери Аврорина, Эрих отказался от общения с отцом и его окружением.
– Ты помнишь первый приступ?
– Это было на похоронах бабушки. Мне было восемь лет. Зачем-то пригласили фотографа и снимали ее в гробу. Меня привлек процесс, но, когда я увидела всю экспозицию, упала в обморок. С тех пор стоит увидеть хоть что-то напоминающее о той странной фотосессии, меня накрывает леденящий душу страх. Это относится даже к белому цвету. Как я пойду под венец, если не могу примерить свадебное платье?
– Правильно ли я тебя понял: все началось со смерти бабушки, а после смерти матери вернулось?
