Алегра Каллас знала, что дома в Санторини ей никто не рад, и уже привыкла к этому. Безразличие собственного отца – единственное, на что она могла рассчитывать. Он вежливо, хотя и с напускным интересом, выслушал ее рассказ о работе в Лондоне в качестве семейного адвоката, скривился, узнав, что дочь по-прежнему не замужем, и, собственно, на этом все. Для отца-грека, чьей дочери уже исполнилось тридцать один, это было сродни неизлечимой болезни у нее, ведь она все еще одинока.
Алегре сразу бросилось в глаза ведерко со льдом и бутылкой шампанского на столе, а на серебряном подносе красовались три хрустальных бокала. К тому же отец не раз повторил, что рад ее приезду.
Такого прежде не случалось. Никогда. Он больше радовался тому, что теперь у него молодая красавица жена, которая всего на два года старше Алегры. А теперь еще у них совместный сын Нико. Однако Элена с малышом придут только к вечеру, так как заедут к ее родителям, а завтра у них крестины. Для ее отца был счастьем сын, а не она.
Для кого же тогда третий бокал? Алегра уселась в кожаное кресло.
– У нас что-то намечается?
Отец улыбнулся. Он редко улыбался ей, а уж искренне – тем более. Неужели не может порадоваться приезду своей родной кровиночки?
Алегра попыталась припомнить хоть один случай, когда бы он был рад ее видеть, а она чувствовала бы себя ценным и любимым членом семьи. Не получилось. Правда, сейчас так не хотелось ворошить прошлое. Только не в этот выходной. Она прилетела на крестины, и как только все закончится, вернется в Лондон к своей обычной жизни. Ей было некомфортно в родительском доме, будто и стены, и атмосфера здесь действуют удушающе.
Она еще раз посмотрела на поднос.
– Для кого третий бокал? У нас намечаются гости?
По лицу отца ничего нельзя было понять, но она почувствовала его волнение. Он напряжен, ведет себя странно, постоянно смотрит на часы, ерзает в кресле и потирает манжеты рубашки, будто они ему узки.
– Честно говоря, да. Он будет с минуты на минуту.
Что-то внутри Алегры оборвалось. Сердце громко стукнуло в груди.
– Он?
Улыбка сошла с лица отца. Он сдвинул густые подернутые сединой брови.
– Надеюсь, ты не станешь создавать мне еще больше проблем. Драко Папандрю.
– Драко придет? Зачем?
Сердце забилось в груди так сильно, что Алегре показалось, будто это лошадь бьет ее в грудь стальной подковой.
– Элена и я попросили его стать крестным отцом Нико.
Алегра непонимающе заморгала. Она считала большим комплиментом то, что отец с Эленой попросили ее стать крестной матерью. Но кто бы мог подумать, что в качестве крестного отца выступит Драко. Она полагала, что, скорее всего, кто-то из старых приятелей отца удостоится этой чести. Но Драко… Он не друг и не партнер, скорее, конкурент. Папандрю и Каллас владели двумя крупнейшими корпорациями, когда-то тесно сотрудничали, но жесткие условия рынка сыграли свою роль, сделав их врагами.
Но не это было главной причиной для беспокойства Алегры. У нее были кое-какие отношения с Драко. Любая встреча становилась для него поводом поглумиться над ней, а для нее – сгорать от стыда. Каждая встреча как напоминание о ее смешной подростковой увлеченности, неуклюжих попытках флиртом привлечь его внимание.
– Почему именно он?
Отец громко вздохнул, потянулся за стопкой с анисовой водкой, налитой, видимо, заранее, залпом выпил ее и громко поставил стопку на стол.
– Дела в компании идут плохо. Экономический кризис в Греции сильно потрепал нас, оказался тяжелее, чем я рассчитывал, гораздо тяжелее. Я мог бы потерять все, если бы не принял его щедрого предложения о слиянии компаний.
– Значит, Драко Папандрю тебе помогает, – с трудом произнесла Алегра.
Всякий раз, когда приходилось называть его имя, по ее спине пробегал холодок. Она не видела Драко уже полгода. Последний раз они встретились в Лондоне в одном популярном для свиданий месте. У нее действительно было назначено свидание там. Правда, подвел партнер. Не пришел. А Драко стал свидетелем ее позора.
Она ненавидела его за то, что он всегда и во всем оказывался прав. А после неудачного флирта с ним в шестнадцать лет, когда он отверг ее, что она сделала? Просто переключилась на другого мальчика из своего круга. Драко предупреждал ее, что добром это не кончится. Так и случилось. Тот парень разбил ей сердце, хотя, справедливости ради, не совсем так. Она не любила его по-настоящему, поэтому пострадало не сердце, а самолюбие.
В восемнадцать, когда отец устраивал бизнес-вечеринку, Драко заметил ее у стойки с крепким алкоголем и отчитал за то, что она пьет вместо того, чтобы помогать отцу. Тогда ей было все равно, и она пропустила его лекцию мимо ушей, но чуть позже он стал свидетелем того, как от опьянения ее выворачивало наизнанку. Нельзя сказать, что он оказался бесполезен тогда, напротив, принес ей холодное полотенце и любезно подержал волосы, чтобы те не свисали в унитаз.
Однако ненависти к нему от этого не поубавилось.
Даже сейчас он продолжал относиться к ней как к незрелому подростку, хотя она была уже состоявшейся взрослой женщиной с успешной карьерой в Лондоне.
– Драко предложил мне сделку. Это может решить все мои финансовые проблемы.
Алегра презрительно фыркнула.
– Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Что же он хочет взамен?
Отец не ответил, отвернулся и налил себе еще выпить. Она хорошо знала отца, а также и то, что он употреблял алкоголь только в двух случаях: либо на отдыхе, либо, чтобы снять стресс. Сейчас, видимо, второй вариант.
– Он выдвинул свои условия, но у меня не было выбора. Я должен думать о моей семье. Элена и Нико не должны страдать из-за моих провалов. Я сделал все, что мог, но кризис добил нас. Драко моя последняя надежда.
Его семья.
Эти слова причинили Алегре несказанную боль. Его новая семья. А как же старая? Она?
Дочь всегда была «запасным» ребенком. Старший брат Алегры Дион в возрасте двух лет заболел лейкемией, и родителям посоветовали завести еще одного ребенка, вдруг тот сможет поделиться своим костным веществом. Но Алегра и тут провалилась. Родилась не мальчиком. Не подошла в качестве донора. Дион умер, когда ей не исполнилось и двух лет. Ее вырастили многочисленные няни, поскольку мать пребывала в глубочайшей депрессии. Когда пришло время учиться, ее отправили в школу-пансион, чтобы «дать матери передышку».
