О НЕСОВЕРШЕНСТВЕ СИСТЕМ ЗВУКОЗАПИСИ
Для большинства музыкантов существующие ситемы звукозаписи вполне удовлетворительны.
Люди играют!
И играют с большим удовольствием!
Мой папа был композитором и прекрасным музыкантом.
И это не похвала от сына, не сыновний восторг.
Как он играет, я, разумеется, слышал.
Но не так, как это понимается обычно.
Как он играет, я слышал, располагаясь внутри моей мамы.
В её животике.
В общем «там ещё»!
Именно там!
Оттудова!
Когда я родился, он уже создавал свой очередной лагерный духовой оркестр в лагере на полюсе холода в Якутии, на речке, которая к моей родной Колыме отношения не имела. Между нами было чуть не полторы тысячи километров и с такого расстояния я расслышать толком ничего уже не мог.
В Агробазе я «отсидел» три полноценных недели и был переведен на 239-ый километр в районный лагерный пункт, где и «просидел» (справедливости ради надо признать, что именно сидеть не в лагерном смысле я начал уже в Свердловске) до своего побега с Колымы, организованного моей мамой 15-го мая 1953 года. Именно на 239 —ом километре я и встретил и смерть вождя и Указ единственного поминаемого Библией – Берии.
Собственно благодаря именно Указу от Берии мне и удалось сбежать!
А потом пришлось прятаться и скитаться без документов всю свою жизнь.
И всё это ни на йоту не приближало меня к освоению системы звукозаписи символами на бумаге.
В силу слабости мозжечка нотную грамоту я так и не освоил.
И вот на пороге вечности до меня доползло: таким как я уродам необходима своя собственная особенная специальная облегчённая система записи мелодий, чтобы Читатель смог наконец познакомиться с созданными нами песнями.
Да!
Слова в моих песнях простые-простые!
Наипростейшие!
А чего вы от меня, несчастного инвалида Гулага хотите?
Лично мне они ужасно нравятся!
Я с ними прожил свою нескладную жизнь «в бегах».
Лично мне мои песни реально помогали выживать в условиях, в которых выжить, говоря откровенно, было просто невозможно.
Конечно, людям с развитым интеллектом и высоким музыкальным образованием мои песни просто смешны и неприемлемы.
В отношении меня это дела не меняет.
Вот собачонка воет на Луну.
Ну и что, что некоторым сие не по нраву.
У неё, у несчастной собачки, ничего другого не имеется.
Ей по душе именно такая музыка.
И я пишу не для всех и не для каждого, но токмо тем, кому мои песенные опыты могут реально оказаться полезными или даже интересными.
Не скрою: в моей жизни я не встретил ни одной женщины, которая послушав, как я «пою» изъявила бы такое желание: «спой ещё что-нибудь»!
Да и с друзьями мне пение не задалось.
И тексты моих песен никто не рвался исполнять со сцены или даже вне оной.
Не сложилось.
Не сбылось.
И всё же, перед самым уходом я продолжаю наивно верить, что кому то эти песни всё-таки нужны.
И я из последних сил стараюсь сохранить их для того, возможно единственного, кому они нужны на самом деле.
Ведь мне-то они, на самом деле, по душе!
Но мы отвлеклись.
Итак – это не сыновняя похвала!
Мама в своих воспоминаниях («Этюды о Колымских днях») прямо пишет, что моего отца, когда он вернулся (в 1954-ом году) знал и звал весь музыкальный Свердловск!
Но и это не «женина похвала».
Надо понимать, что такое Сталинский Гулаг на Дальнем Востоке, чтобы признавать или не признавать те или иные факты.
В карточке моего папочки, отбывавшего срок на Колыме, и, потом, в Якутии значилось: «Музыкант».
И ему лагерное руководство поручало организацию духовых оркестров и концертных бригад. В связи с этим он ходил по лагерям «без конвоя»!
Поверьте мне, старому «сидельцу»!
Плохому музыканту таких полномочий и такой вольницы никто бы не позволил.
Надо было очень хорошо играть, что бы сидеть в сталинском лагере и оставаться именно музыкантом.
Нет, никто не беспокоился о музыкальном сопровождении для перемещения тачек с урановой рудой и другими полезными ископаемыми.
Всё проще и жёстче!
Начальство нуждалось в музыкальном сопровождении собственных скорбей и празднеств. Дети росли и женились. Родственники умирали. Похороны и свадьбы – вот что в первую очередь обслуживали музыканты лагерных культбригад.
А так же праздники, торжественные награждения и ритуалы.
Плохо играющих на эти, явно «блатные», места, никто не брал.
Недостатка в талантах в Гулаге не наблюдалось.
Напротив – свирепствовала зверская конкуренция.
И оттого я уверенно говорю: папа был прекрасный музыкант потому, что весь срок он занимался именно музыкой.
И другие музыканты своему руководителю и доверяли и подчинялись.
Так что его Бог ни талантом, ни владением многими искусствами не обидел.
Он реально играл на любом инструменте.
И играл превосходно!
Владел в совершенстве!
Ну, а мне такого счастья не выпало.
На детях гениев природа отдыхает.
Моя мама – гениальная поэтесса, гениальная актриса, гениальный геофизик!
Мой папа – гениальный музыкант.
На мне природа оттопталась в квадрате!
И вот для таких несчастных, как я, требуется совершенно простая, наипростейшая система передачи звукоряда сочинённой мелодии, чтобы, не напрягаясь, как можно быстрее именно услышать то потрясающее, что, собственно говоря, и превращает «стих» в песню!
Мою систему записи звукоряда мелодии мы будем сразу изучать на одном конкретном примере одной моей песни, которую я сам очень люблю петь и могу делать это часами.
В качестве источника звука мы возьмём стандартное «пианино», точнее его клавиатуру, исходя из того, что инструмент прекрасно настроен, и нам требуется только правильно нажимать на нужные клавиши.
Вполне сгодится и любой синтезатор.
К сожалению, я не ведаю, какие там на самом деле ноты, но от кого-то когда-то я слышал, что вроде бы белые клавиши – это семь основных нот, а чёрные клавиши – пять дополнительных (типа то ли си-бемоль, то ли фа-диез и т. п. в чём я решительно ничего не понимаю).
Итак, я обозначил клавиши пианино по нотам на русском языке так, как мне это запомнилось.
Мы как бы знаем, что через семь нот (до, ре, ми, фа, соль, ля, си, до) весь ряд снова повторяется в том же самом порядке. Один такой «набор» именуется вроде бы «гамма», а возможно и «октава».
Хотя в октаве, судя по латинскому корню, должно быть восемь звуков.
Я этот набор обозначаю «гласными» буквами латинского алфавита.
Гамма пониже – буквой «А».
Гамма повыше – буквой «O».
Ещё повыше – буквой «U».
Понятно, что для других октав мы добавили бы «Е» и «I».
Но мне, убогому, для моих мелодий вполне хватает двух с половиной октав.
Если перед вами пианино, и вы видите текст моей песни, мы можем начинать.
