В нашем подъезде жил кот по кличке Пурш. Хозяйка звала его Пуршиком. «Пуршик, Пуршик, Пуршик!» – умильно выпевала она, когда, бывало, кот долго не возвращался с прогулки. Так она могла повторять сотни раз, то понижая, то повышая голос.
Поселившись в этом доме, я довольно долгое время, не видя самого кота, был знаком с ним только по этому, почти ежедневному, хозяйкиному напеву, и, конечно, представлял себе «Пуршика» в виде этакого милого, симпатичного комочка шерсти. И был поражен, когда в первый раз его увидел.
Как-то поздно вечером я возвращался домой. Поднимаясь по лестнице, случайно взглянул вверх и очень удивился. Почти на уровне моих глаз на ступеньках сидел здоровенный зверь. Кто бы это мог быть? Я щелкнул выключателем. Зверь испугался, прыгнул вверх, но на площадке остановился. Это был ярко-рыжий кот чудовищных размеров: такого мне еще никогда не доводилось видеть. Шерсть его, длинная, мохнатая, торчала пучками в разные стороны; лапы короткие, туловище очень длинное и толстое и огромный пушистый хвост. Но самым замечательным в его внешности была морда: широкая, тупая, будто обрубленная, с огромными круглыми глазищами, толстая и свирепая. «И как это люди не боятся держать в квартире такую зверюгу?» – подумал я.
Но тут скрипнула дверь на верхнем этаже и раздалось обычное: «Пуршик! Пуршик! Пуршик!» Услышав медовый голос хозяйки, чудище мотнуло хвостом, прыгнуло вверх чуть не через десять ступенек и скрылось из виду. «М-да! – сказал я себе. – Это не Пуршик, а самое настоящее Пуршилище!»
Но и на этот раз я ошибся. Пуршик оказался очень робким и трусливым животным. Он боялся белья на веревке, хлопавшего на ветру, и прятался от него в кусты. Боялся ворон, хотя иногда и делал вид, что охотится на них: наверняка, чтобы убедить себя, что он их вовсе не боится. Пугался людей, даже детей, даже соседей, которых постоянно видел. Бывало, теплым летним днем подходишь к подъезду, а там возлежит наше Пуршище, занимая половину крыльца. Заметив меня, кот тут же вскакивает и смотрит на меня расширенными от ужаса глазами. Я ему: «Пуршик, здравствуй! Как дела? На солнышке греешься?» А он смотрит на меня с таким выражением, что, кажется, умей он говорить, обязательно сказал бы: «Ну, греюсь, греюсь. А ты чего мне зубы заговариваешь? Думаешь, я не понимаю, что ты меня съесть хочешь? Проходи-ка лучше подобру-поздорову!»
И чуть только сделаешь шаг в его сторону, он панически бросается с крыльца вниз и, ломая кусты сирени и черемухи, бежит сломя голову неизвестно куда, будто за ним с ружьем гонятся.
Уж не знаю, от природы ли он был такой трусливый или это его хозяйкина любовь так испортила.
А однажды мне посчастливилось наблюдать, как Пуршик охотился на мышку. Маленькие домовые мыши водились к нас в подвале, оттуда они иногда отваживались вылезать через какие-то щели: видимо, в поисках пищи. И вот подхожу я к подъезду, смотрю: на узкой полоске асфальта возле дома, среди кучи бумажек и сухих листьев, что-то шевелится. А на крыльце, выгнув спину, в какой-то странной напряженной позе застыл наш Пуршик. Подхожу ближе – мышка! Роется в бумажках, попискивает, а кота, нависшего прямо над ней, не замечает. А у Пурша прямо глаза вылезают из орбит от возбуждения.
Мне стало жалко бедную мышку, я хотел было уже прикрикнуть на кота, но в этот момент он прыгнул. Мышка отчаянно запищала и побежала вдоль стены дома от кота. Пурш же, вместо того, чтобы сцапать мышь, испугавшись ее громкого писка, отскочил в сторону, потом прыгнул за ней – она опять как запищит! Кот снова в испуге попятился. Так продолжалось довольно долго и выглядело все это чрезвычайно комично, в особенности из-за того, что Пурш был раз в сто больше своей предполагаемой жертвы.
Но вот, наконец, кот, сам того не желая, загнал мышь в угол между стеной и следующим крыльцом. Мышка метнулась в одну сторону, в другую – деться некуда. Кот остановился, а что делать, не знает! Ведь он же кот-толстовец, никогда в жизни не пробовавший живой добычи.
Но тут мышь, совсем потеряв голову от страха, перестала тыкаться носом в стену, а с громким паническим писком метнулась прямо под ноги коту. И что же! Наш героический Пурш подпрыгнул в воздух, как мяч, и в ужасе отскочил в сторону. Я расхохотался.
Мышка, между тем, прибежала обратно к нашему крыльцу, юркнула там в какую-то щелку и была такова!
Пуршик продолжал cидеть под кустом сирени и смотрел на меня выпученными глазами. Я укоризненно покачал головой и сказал: «Пуршик! Как же тебе не стыдно? Мышки испугался, да?» И, честное слово, у кота на морде появилось какое-то робкое, неуверенное выражение, будто ему и впрямь стало стыдно. Он отвернулся, махнул хвостом и заполз подальше в кусты: переживать свой невиданный позор.
С тех пор Пуршик больше не охотится на мышек, а я понял, наконец, что хозяйка называет его правильно: ну какое же он Пуршилище? Он просто маленький безобидный и забавный Пуршик!
Нашу собаку зовут Найдик. Мы его не купили и не получили в подарок, а нашли. Наши не в лесу, не в поле, – в центре большого города. И это не беспородная дворняга, а породистый красивый пес – миттельшнауцер!
Вот как это было. Однажды вечером мы с мамой гуляли в парке. Там протекает быстрая речка с мутной водой и крутыми высокими берегами, через нее вело множество мостов и мостиков, частью еще не достроенных, состоявших только из трубчатого каркаса без деревянного настила. Мы дошли до одного из таких мостков, мама села на скамейку, а я пристроился на берегу, надеясь увидеть выхухоль или на худой конец хоть лягушку.
Вскоре на другом берегу показались гуляющие, целая семья: папа, мама, небольшой мальчик и с ними черный маленький щенок, его вели на поводке. Все они, включая и щенка, были очень толстые, круглые, как бочонки: большой бочонок – папа, поменьше – мама, совсем маленький – сын и бочонок-крошка – щенок. У взрослых вид был чинно-самодовольный; мальчик, которого родители крепко держали за руки, будто боясь, что он удерет, казался насупленным, скучным. Только собачка веселилась вовсю: прыгала, натягивая поводок, гонялась за мухами и бабочками, каталась по траве.
Когда они подошли поближе, я хорошенько рассмотрел щенка: он был весь мягкий, будто плюшевый, со смешными висячими ушками и черными веселыми глазками-пуговками. Шерстка его была не черной, а темно-коричневой, на грудке и передних лапках будто присыпанная чем-то белым.
Дойдя до самого мостика, папа, мама и сын, боязливо держась за перила, перебрались по трубам на наш берег. Здесь они отряхнулись и, не торопясь, проследовали мимо меня, хотя сын все время оглядывался, пытаясь вырваться от своего «конвоя». А щенок остался на том берегу.
