1. ГЛАВА 1
Лежа на лестничной площадке, я истекала кровью и думала о том, как несправедливо и обидно будет погибнуть вот так. Сквозь дымку во взгляде увидела склонившуюся надо мной тень, а в следующую секунду чья-то огромная ручища схватила меня за шиворот и дёрнула вверх.
— Эй, живая? — послышался грубый, хриплый голос.
Было трудно сформулировать чёткий ответ, и я даже не стала пытаться. Лишь невнятно замычала и обмякла в его руках.
— Я об этом пожалею, — проворчал мужик, и последнее, что я увидела перед тем, как отрубиться, – огромную, страшную кобру на его предплечье.
***
Он вернётся через десять лет, чтобы отомстить ей за предательство… Чтобы показать ей, как это больно, когда с тебя заживо сдирают кожу и бросают в огонь корчиться в муках.
Он вернётся, чтобы уничтожить её, стереть в своей груди последние следы той ядовитой любви.
Но, увидев её, счастливую, замужнюю, с сияющей улыбкой, поймёт, что любовь мутировала в одержимость и теперь её не вырвать из сердца.
ГЛАВА 1
2010 год
— Эээ, девка! Вставай! Ну! Подъём! Чего разлеглась тут? Тут, между прочим, нормальные люди отдыхать собираются, а она свои тряпки развесила, млять, — какая-то баба тормошила меня за плечо и часто дышала в лицо как минимум трёхдневным перегаром. К нему добавился запах немытого тела и грязной одежды. Опять бомжи пожаловали.
Я открыла один глаз, поморщилась, увидев перед собой какую-то тётку неопределённого возраста. Неопределённого – это из-за фингала под левым глазом и пропитой, опухшей хари. Ей могло быть как шестьдесят, так и тридцать пять. Хрен поймёшь.
Хотела сказать алкашке, что ей тоже не мешало бы развесить свои тряпки, предварительно их простирнув, как делаю это я у городской колонки. Но, видать, у тетки были другие планы. У неё и двух её дружков, что стояли чуть поодаль и пялились на меня, аки голодные львы. Ну как львы… Скорее, облезлые помоечные кошаки. Но даже так назвать их не поворачивается язык. Кошаки поприятнее будут. Даже плешивые и блохастые.
Натянув на голый зад плед, я вздохнула и села. Трое против одной – не потяну. Хоть они пропитые и еле передвигают ногами, а все же возьмут численностью. Надо сваливать. У нас на улице так: кто сильнее, тот и победил. Вчера победила я, выгнав из самой приличной комнаты заброшки какого-то наркошу. Сегодня победили бомжи. Всё нормально. Жаль только, не выспалась.
— А-ну, отвернули рожи! — рявкнула я на мужичков-боровичков, продолжая натягивать на себя плед и одновременно пытаясь дотянуться до джинсов на веревке. Один, обиженно поджав свои губы в болячках, отвернулся, второй же продолжил пялиться с наглой ухмылочкой Казановы.
Быстро натянув на себя ещё сырое шмотьё, собрала свои скромные пожитки и была-таки изгнана из ночлежки. Что ж, вечерком найду себе что-нибудь поуютнее. Наверное.
На рынке, где я обычно завтракала, уже набралось народу битком. Отлично. В толпе проще свалить.
Протянув руку к корзине с ярко-красными яблоками, незаметно дёрнула парочку и сунула их в свою потрёпанную сумку, висящую на бедре. То же проделала и с пирожком у беляшной – стащила его прямо с одноразовой тарелки какого-то зеваки. Что ж, завтрак сегодня роскошный.
Завернув за угол, залезла в старую ракету, оставшуюся от бывшей площадки для детей. Здесь мы с Мартышкой не раз прятались от взбесившихся торгашей. Тут же ели, иногда спали, курили. Благо моя худосочная комплекция позволяла. А Мартышка и вовсе малявка, ей и в крысиную нору не проблема протиснуться.
— Привет, — тут же её и нашла. Мартышка, она же Анька, спала в ржавой ракете, свернувшись клубком. — Ты здесь ночевала?
— Ага, — зевнула чумазая и, откинув грязный, оборванный кусок одеяла, явно с мусорки, с интересом заглянула в мою сумку, откуда я выуживала еду. — Ого, ты уже пожрать нашла? — протянула с завистью.
— Ладно, — вздохнула я. Не оставлять же мелочь голодной. — На вот, — сунула ей яблоко, а сама откусила пирожок.
— А мне? — обиженно протянула Мартышка.
Выругавшись про себя, протянула ей половину пирожка.
— На уже, — и зачем я в эту ракету полезла? Пожрала бы нормально где-нибудь в другом месте. Теперь эту вот корми, и сама голодной оставайся.
— А я знаю, где можно бабла срубить, — как бы между прочим ляпнула Мартышка, оттяпывая неприлично большой кусок пирожка.
— И где? — так же незаинтересованно спросила я, доедая кусочек теста и хватаясь за второе яблоко, пока Анька не выклянчила и его.
— Там у входа на базар бабка одна появилась. Сидит отдельно от других, продаёт груши. А деньги складывает под ведро, я сама видела. Если я бабку отвлеку, ты можешь бабки стырить. Только сразу давай договоримся: мне половину.
Я хмыкнула. Ишь ты, предприимчивая какая. Засранка мелкая.
— Не, бабку обворовывать западло, — ответила ей.
— Ну, тогда я сама, — гордо вздёрнула нос малявка.
— Ну и дура, — констатировала я.
— Сама такая.
— Ладно, — сгрызла яблоко до последнего кусочка и полезла наружу. — Плед тебе пока оставлю, вшей в нём не заведи. Вечером приду.
— Угу, — пробурчала Мартышка мне в спину.
После нехитрого завтрака жить стало веселее, но мой безразмерный желудок всё ещё требовал жратвы, и я снова сунулась на рынок, натянув капюшон олимпийки на глаза. И тут же, пройдя ворота, прошвырнулась взглядом по снующим туда-сюда людишкам. Мгновенно выцепила из толпы несколько человек, отличающихся от остальных дорогим шмотьём. Какой-то толстопузый, бритоголовый новый русский шагал впереди в кашемировом пальто, а за ним топали двое внушительных мордоворотов. Это же тот урод, что рынок держит. Вон и раздутая от бабла барсетка в руке. Дань с торгашей пришёл собирать.
Уже раз десять хотела я обчистить этого упыря, да всё никак с духом не могла собраться. Если его мордовороты меня заловят, то там мне пиздец и настанет. Эти почки поотбивают, как пить дать. Видала я пару раз, как они долги из нищих торгашей выбивали. Твари.
А сейчас вдруг подумалось, что если не сейчас, то когда тогда? И жрать так хочется, хоть волком вой. Дёрну у него браслет, вон какой толстый висит на жирном запястье.
Пока пробиралась сквозь толпу, боров со своими прихлебалами остановился у сигаретного ларька, заглянул в приоткрытую дверь. Самое время. И я, сорвавшись с места, ломанулась к нему, едва не сбивая с ног одного из охранников.
— Дядя Дима, привет! — бросилась жирному на шею, тут же попятилась, состроив удивлённое лицо.
— Ты чё, ёпт?! — рявкнул тот, поворачиваясь всей тушей ко мне.
— Ой, обозналась… Извините, пожалуйста, — мило заулыбалась я и, невинно пожав плечами, пошла в сторону.
— Ишь ты, попрыгунья, — услышала вслед его насмешливое, и сама улыбнулась, сжимая в ладони тяжёлый браслет.
Вот только рано радовалась. И знала ведь, надо уносить ноги, да пошустрее. Но отчего-то не поспешила: то ли гордыня меня подвела, то ли недооценила противника. А когда услышала в спину «стоять, сука!», было уже поздно.
