Он писал стихи и встречался с сестренками. Чужими. Нравилось ему всё это дело: балы там, шмалы всякие, бакенбарды, смокинги, фраки, ботинки на толстой подошве… Да и сам он был такой, весь из себя… Вылитый Пушкин во всей его красе (до встречи с Натальей Гончаровой).
А ещё у него был Путь, Пушкин заглядывал туда примерно раз в полгода, пока однажды так и не остался. И он (Пушкин) никогда не был знаком с пушкиноведами1.
Пока мы вместе, мы непобедимы
Товарищ Че2
Пушкин жил в общежитии. Прямо между туалетом и комнатой кубинского наркоши, который за бутылку водки несмываемой тушью делал портреты товарища Че (или Джоконду – на выбор): на майке, на стене и даже в виде татушки на голом теле. Довольно толково. Потом наркоша отчалил в Испанию, а Че-портреты и фальшивые Джоконды продолжали жить самостоятельно.
А равно и Пушкин, что сделал себе два портрета: Джоконду на груди (чтобы чесать под майкой) и Че на спине, между лопаток. Чтобы помнили, суки.
В кругу питерских буддистов Пушкин пользовался заслуженной славой коллекционера и чокнутого собирателя всякого хлама: фотография калмыцкой ступы, кубик Рубика со всеми черными гранями, алгеброид Кузанского (черт его знает, что это, но название красивое), зацелованный бюстик Родена, подшивка журнала «Парус» за 1993 год и прочее, прочее, прочее гавно…
А вот ещё был случай: зашел как-то Пушкин к художникам и на пустой желудок настограмился так, что «мама» сказать не мог. Бесчувственное тело поэта художники отволокли в спальню, где и пристроили на полу в обнимку с пластмассовым тазиком.
И только утром, когда понадобились краски и кисти, мольберты и натюрморты, художники вспомнили о Пушкине.
– Вставай, Пушкин! – закричали художники. – Шампусик будешь?
– Буду! – ответил Пушкин и тут же проснулся.
Оттуда пошла крылатая фраза: «Художники разбудили Пушкина».
Пушкин никогда не встречался с героями своих произведений: ни с Ольгой, ни с Татьяной… Только Онегину оставил номер мобилы на всякий пожарный. Да и тот неправильный.
Как-то Пушкину приснился страшный сон. Про Питер. Точнее про нос и Питер (про нос, а не про понос). Будто бы нос клеился-клеился, да и отклеился. Дал Пушкину леща по яйцам и свалил в Питер рассекать по Невскому и встречаться с сестренками. Чужими. У него ещё там квартирка где-то съемная оказалась…
Когда Пушкин проснулся, то первым делом схватился за яйца. А потом за нос – типа проверить. Нос сидел на своем месте, там же, где и вчера. Собственно, как и яйца. (Этот случай известный. Гоголь даже повесть написал – «Нос»)
Как и все реальные пацаны, Пушкин состоял в молодежной банде лысых парикмахеров. Члены банды связывали себя круговой порукой, отлавливали и стригли поздних ночных прохожих, дрались с другими бандами за сферы влияния. Пару раз Пушкин тоже постриг нескольких человек. Довольно толково.
Как-то перед Рождеством сразу несколько интернет-френдов Пушкина выложили ВКонтакте сообщение о скором приходе русского мессии. Типа, как Годо у Беккета, наполовину лысого и рыжебородого, в кожаном плаще до колен и ботинках от Валентина. Назывались даже время и место – у Витьки Косого во дворе, сразу как стемнеет.
Пушкин тут же побежал в магазин, купил бутылку водки, отправился в условленное место, где и прождал мессию до самой полночи, не забывая прикладываться к бутылке. Даже познакомился и дернул на пару с каким-то мужиком. А Годо так и не появился… (Херня какая-то в этом ВКонтакте творится)
Всем известно, каким Пушкин был отличным спортсменом. Каждую ночь, выкурив косячок, Пушкин надевал лыжи и шапочку с помпоном, забирался под одеяло и пускался в увлекательное путешествие. А по утрам поэт просыпался совершенно измотанным.
Иногда вместо лыж он поднимал штангу тем же способом и катался на велосипеде.
«…Итак, она звалась Татьяна. Грудь, ноги, попа без изъяна» (с) Они встретились в заснеженном Ораниенбауме среди цветочных горшков и померанцев. Погуляли по парку, покурили в туалете, прячась от ледяного балтийского ветра, выпили чая в привокзальном трактире, а потом Пушкин поцеловал сестренку в щеку, сел на электричку и уехал домой.
Через месяц от нее пришло письмо, полное скрытых цитат и недвусмысленных намеков («Я Вам пишу, чего же боле…»). Почесал Пушкин портрет Джоконды под майкой и ответил красивым длинным письмом с авторскими переводами из произведений Кнута Гамсуна и Елены Рерих. А потом, после двух месяцев намеков, переводов и эпистолярных цитат, Татьяна вызвала Пушкина в Ораниенбаум и предложила встретиться: то-сё, потрындим за чашкой чая… А Пушкин что: взял и согласился! Типа чтобы было всё тип-топ, как в рассказах Босха!
Приехал. Татьяна стояла на промокшем весеннем вокзале с сопливым трехлетним ребенком, рыжим и в веснушках. Ребенок смотрел на Пушкина и глумливо улыбался.
– Что ж, – говорит Татьяна, – вот и сын твой, Боря. Видишь, как подрос, пока тебя не было…
– Хорошо, – согласился Пушкин. – Хорошо, что Боря, а не Рамзан.
Женился. Вырастил дерево. Посадил сына.
Долгое время Пушкин сходил с ума по джазу и рокабили, так всем и говорил, что любит, как эскимо на палочке… Но после того, как уснул на джаз-концерте «Арсенала», навсегда избавился от этой иллюзии.
Кстати об иллюзиях: Пушкин был тем ещё колдуном и идеалистом. Он даже книжку собирался написать – «Алхимик». Не смог.
К выпивке и сестренкам Пушкин относился очень даже со знаком плюс. Например, мог до часу ночи проголливудить с вином и сестренками, потом посидеть, подумать о судьбах русской литературы, написать пару стихотворений, и ещё чуток поголливудить. Время – ничто, когда знаешь, как правильно с ним обращаться. Вот, кстати, почему Пушкин всю жизнь мечтал уехать на ПМЖ в Израиль. Или даже в США. Штат Калифорния. А можно – Юта.
Много лет поэт прожил в Царском Селе (ныне город Пушкин), и то и дело выбирался куда-нибудь автостопом. Несколько раз посещал Выборг, Вырицу, Красное Село, Лигово, Павловск, Тарту и везде находил равнодушный прием. Шесть раз Пушкин ездил в Питер (однажды даже видел в переходе живого Б.Г.3 с гитарой), три раза в Таллинн и дважды в Ораниенбаум. Причем, когда Пушкин был в Таллинне в последний раз, горячие эстонские парни чуть не сделали в его голове пару лишних дырок. Прямо из помпового ружья. Он чудом унес ноги. (Ох уж эти эстонские парни: даже послать нельзя)
Пушкин понимал толк в казаках и прогулках. Как-то в подземном переходе (недалеко от станции метро «Черная речка»)
