Рейс подходил к концу. Три с половиной месяца, проведенные в Северной Атлантике на борту среднего рыболовного траулера (СРТ) «Рига», оставили в памяти неизгладимый облик спокойного и бушующего океана, постоянную сырость, хлюпанье воды по палубе кубрика, редкие выходные – это когда шторм был выше девяти баллов, и когда наш кораблик подходил к плавбазе сдавать пойманную рыбу.
Мы вышли в рейс 10 ноября 1958 года из порта Рига. Экипаж 21 человек, судно маленькое – 39 метров длиной и 7 метров шириной, зато осадка три с половиной метра, что обеспечивает нам устойчивость на волне.
Мой кубрик на баке, под палубой, вход по трапу через носовой кап. Здесь два кубрика, мой расположен по правому борту. В маленьком помещении две двухярусные койки, моя справа, нижняя, место надо мной не занято – одного члена экипажа нет. Я матрос первого класса, выпускник мореходки по специальности штурман дальнего плавания, но мне для получения рабочего диплома, позволяющего занять штурманскую должность, не хватает одного месяца морской практики. Поэтому я здесь.
Отход в 10 часов. Я на руле, отходом командует капитан. Перед отходом экипаж прощается с родными и близкими. Некоторых приходится выводить с судна под руки. Большинство команды в лёгком подпитии. Мне нельзя, я – будущий член командного состава судна, поэтому я стою за штурвалом, рядом стоит капитан и дирижирует отходом, одновременно отдавая команды морякам на палубе, в машинное отделение и мне.
Мы стоим правым бортом к причалу, после отдачи кормового швартова следуют команды:
– Право на борт! – это мне, и,
– Малый вперёд! – это в машину.
Корма потихоньку отваливает от причала.
– Руль прямо! – это мне,
– Малый назад! – в машину, – Отдать носовой! – морякам на палубе.
Последняя пуповина, связывающая нас с землёй, сбрасывается с причального кнехта в воду. Боцман быстро, чтобы сизаль каната не сильно промок, выбирает его на палубу, наматывая змейкой на судовой кнехт.
Корма ползёт на чистую воду.
– Стоп машина! Малый вперёд! – в машину,
– Лево на борт! – мне.
– Одерживай! – снова мне.
Я слежу, чтобы нос не рыскнул влево от линии выхода из маленькой бухты в Вецмилгрависе, это было бы позором для экипажа.
– Полный вперёд! – в машину.
Всё! Мы начинаем путь в океан, в зимнюю Северную Атлантику, в самый суровый район мирового океана, поэтому недаром самая нижняя марка осадки на наших судах, обозначается тремя буквами ЗСА, зимой в Северной Атлантике; судовладелец не имеет права загружать судно выше этой марки в это время года.
День хмурый, изредка налетает мелкий холодный дождик.
Прошлой ночью стоял на вахте и видел, как в свете палубного прожектора по носовому швартову на берег, бесстрашно перепрыгивая через антикрысиные щиты на нём, убегают крысы. Одна сорвалась в воду, но бодро вынырнула и быстро поплыла к берегу.
Плохой признак, однако.
Судно, хотя и носит гордое название столицы Латвии, пожилое. В льялах постоянно накапливается вода, особенно много собирается в носовом отсеке, где наш кубрик, здесь она начинает выступать на полу. Следовательно, где-то в носовой части корпуса есть трещина.
Кончилась спокойная Даугава, мелкий Рижский залив встретил неприятной резкой волной, бьющей в правый борт. Вода грязная от взбаламученного ила.
По мере удаления от устья Даугавы волна увеличивается, барашки на гребнях показывают, что на море шторм не менее семи баллов.
Началась неприятная бортовая качка, резкая из-за мелкой, двух-трёх метровой высоты, волны.
Качка вызывает приступы тошноты – это обычное дело после длительного пребывания на берегу. Мне тоже не совсем приятно, но я на работе, мне некогда переживать качку. На палубу потянулись первые желающие отдать съеденный завтрак Нептуну. Появились и первые страждущие у принайтованной на спардеке бочки с солёной капустой. Капуста помогает, мне это известно из предыдущих выходов в рейсы.
Капитан спускается в свою каюту и возвращается через пять минут, жуя дольку лимона. От него исходит лёгкий приятный аромат коньяка.
На мостике мы остались вдвоём, старпом, худенький азербайджанец, бывший штурман на подводной лодке, второй и третий штурманы, попросив разрешения, рулевую рубку покинули, очевидно, по причине плохого самочувствия.
Выходим из Рижского залива, слева, на низком, невидимом за волнами берегу, торчит маяк. Прошли Ирбенский пролив и сразу почувствовали Балтику. Волне простор, она разгоняется от Ботнического залива. Крутые, четырёх – пятиметровые волны, бьют в корму – мы повернули к зюйду.
Спардек начинает заливать догоняющими волнами, они прогнали вниз, в кубрики, лечившуюся здесь публику.
В двенадцать тридцать, на обед, меня подменяет второй штурман, принявший вахту у капитана.
В кают-компании никого. Через кормовой иллюминатор видны серые валы волн с белыми пенными гребнями, судно проваливается во впадины между ними, казалось бы, навсегда. Но нет, кораблик поднимается на гребень, переходит через него, нос ныряет, и тогда слышно как вибрирует в воздухе гребной винт, спеша вновь окунуться в солёную воду.
Во время проваливаний где-то внизу живота что-то подсасывает, видно животу неприятно лететь вниз, он остро чувствует возникновение невесомости.
Стучу в раздаточное окно. Серый от морской болезни кок, объясняет, что первого нет, вылилось на палубу при крутом крене.
– Вы ж там, – намекая на меня, – не смотрите, куда править, прёте напролом, а волну надо обходить аккуратненько, умеючи…
Я молчу, оправдываться бессмысленно. Кок не понимает, что судно почти не нагружено, в трюме только пустые бочки, поэтому его и швыряет из стороны в сторону.
Кок наваливает полную миску любимой гречневой каши с тушёнкой, предлагает, если захочу, добавки «от пуза». Каша слегка недоварена, миску надо держать рукой, иначе улетит. На третье – сладкое, до приторности, какао, то же от пуза.
Поднимаюсь в рулевую рубку, там, кроме второго штурмана, стоит заметно повеселевший капитан, жуёт очередную дольку лимона.
Прошу разрешения встать за штурвал, второй, передавая, говорит – сколько держать.
В 16–00 второго меняет третий помощник, высокий, худой молодой парень.
В команде его – то ли не любят, то ли не уважают. В рейс его провожала «жена», в два с лишним раза старше его, худая, с дряблым телом. Как и чем заарканила она его? Она явно имела над ним власть и мужики, видя эту неестественность, сторонились его.
Второй, уходя, попросил меня постоять до шести вечера, потом меня сменит боцман.
