Холодное весеннее солнце высвечивает силуэт молодой девушки, взгляд которой я не вижу, но чувствую. Не смотря на то, что солнце слепит меня, я вижу, как мокрые от недавнего дождя волосы развеваются на лёгком ветру. Дрожащие ноги хотят, но не могут сделать шаг в её сторону, внутри всё переворачивается от страха выбора, в котором любые последствия не обрадуют меня. Её дрожащий голос пробивается до меня сквозь четыре метра холодного воздуха: не надо, прошу тебя… Я ничего не могу ей ответить. Хочу, но не могу. Голосовые связки отказываются воспроизводить звук. Точка невозврата уже пройдена, я не могу ничего изменить. Я отвечаю ей: ты знала, на что шла. Её правая рука поднимается к лицу, она вытирает глаза и до меня доносятся всхлипывания. Она начинает плакать. Она не хочет умирать, она слишком молода для этого.
Если она не сделает шаг за границу этой крыши, то придётся этот шаг сделать мне, а иначе, мне просто помогут сделать этот шаг. Таковы условия игры, в которую вступила она. Она проиграла, а я пока где-то между проигрышем и небольшой отсрочкой от смерти. В этом вся суть «Белого, синего кита», ты умираешь на пятидесятый день, либо находишь того, кто умрёт, и получаешь отсрочку на семьдесят дней. Двадцать на поиск жертвы, а пятьдесят на то, чтобы подвести её к последней точке. Все по-разному попадают в эту игру; кто-то думает, что ему хватит ума не втянуться в это, кто-то относится к этому как глупой интернет-шутке, вступает, а потом не может выйти. Никто не выходит из этой игры живым.
Анна делает несколько шагов в мою сторону и останавливается. Всхлипывания доносятся до меня всё отчётливее, солнце скрывается за её спиной, и я начинаю различать черты её лица. Покрасневшие от слез, голубые глаза умоляюще смотрят на меня, словно я могу что-то изменить, инсценировать её смерть и тем самым спасти себя и её. Но я не могу. За мной следят, с минуты на минуту здесь будет человек, в руках которого моя жизнь и я не смогу забрать её обратно. Анна поворачивается спиной ко мне, прикрывает рукой глаза, оборачивается, и блеклая улыбка на её губах произносит: смотри, какое красивое солнце, разве оно не стоит того, чтобы жить? Спустя секунду она падает на колени и громко плачет. Я слышу, как открывается дверь, которая ведёт на эту крышу, слышу шаги. Наступает момент, когда либо я сброшу Анну с крыши соблюдая правила игры, либо сбросят меня, и она получит отсрочку в семьдесят дней. Но эта отсрочка – не спасение. Убивать ради того, чтобы выжить – сомнительная перспектива, и умирать ради того, чтобы наградить таким спасением другого человека – сомнительный героизм.
Шаги усиливаются, я уже слышу цоканье каблуков по старой крыше. Это молодая женщина лет тридцати. Она не сильно старше, чем я или Анна, но в её власти слишком многое, чтобы отнестись безразлично к её появлению. Застывшее в гримасе презрения лицо женщины говорит: у тебя три минуты, если ты не поможешь ей, то я помогу тебе. Она достаёт пистолет из внутреннего кармана темно-серого пиджака и направляет дуло прямо на меня. Очередная точка невозврата, каких в этой игре тысячи – наступает с появлением этой женщины. Анна умоляюще смотрит на меня, возложив на мои плечи свои ожидания, которые известны только ей. Женщина подходит ко мне, и холодная оружейная сталь касается моего виска. Справа стоит моя смерть, а впереди стоя на коленях заплаканными глазами смотрит моя жизнь, отсрочка на семьдесят дней, сомнительное спасение. Что бы я выбрал, если был бы безразличен к Анне?
Покорно шагая под дулом пистолета, я подхожу к краю крыши и смотрю вниз: девять этажей высоты, внизу деревья, несколько машин и какие-то дети гоняют мяч. Перехватывает дух от осознания того, что я имею все шансы полететь вниз и больше никогда не увидеть солнца, ради которого Анна хочет жить. Нет, своей смертью я её не спасу, это будет просто отсрочка от смертной казни без права амнистии. Не более того. Быстрым движением я перехватываю пистолет у женщины и сбрасываю её с крыши. Пистолет, выпадая из её руки, падает где-то рядом со мной. Женщина летит вниз и смотрит на меня глазами, в которых застыл ужас предстоящей смерти. Она преодолевает этаж за этажом, я слышу её удаляющейся крик, который с каждым мгновением всё ближе и ближе к своей последней точке невозврата. Но я никого не спас, ведь эти люди знают всё обо мне. Где я живу, где я работаю, где живут мои близкие. Где живут близкие Анны. Это даже не отсрочка, это очередная точка невозврата, когда я больше не игре, но теперь игра никогда меня не отпустит.
Едва различимый силуэт лежит в луже крови на девять этажей ниже, чем я стою. Ещё несколько минут назад она могла просто спустить курок и лишить жизни меня или заставить спрыгнуть. Заставить спрыгнуть с крыши Анну, чтобы игра продолжалась, и никто не смел нарушать её правил. Теперь это просто мёртвое тело, которое не может больше ничего. Сколько смертей на совести этой женщины? Десятки, сотни или, может быть, она пока не успела никого подтолкнуть к последнему решению? Да и убийство ли это, подтолкнуть человека к самоубийству? В конечном итоге человек убивает себя сам, пусть под давлением, но сам, абсолютно осознавая, что он делает.
К моему виску прикладывается холодная сталь, я слышу щелчок предохранителя. Взгляд аккуратно поворачивается в сторону щелчка: Анна взяла пистолет и теперь направила его на меня. Она говорит: я хочу жить.
Но всё началось тогда, когда мне было всё равно, как всё это закончится. Когда я хотел умереть, сбежать от себя. Потом всё изменилось.
