Ольга Исаева - Мой папа – Штирлиц (сборник)

Мой папа – Штирлиц (сборник)
Название: Мой папа – Штирлиц (сборник)
Автор:
Жанр: Современная русская литература
Серия: Знак качества
ISBN: Нет данных
Год: 2014
О чем книга "Мой папа – Штирлиц (сборник)"

Что мы вспоминаем, будучи взрослыми, о своем детстве? Маленькая Оля выросла в «казармах», как называли огромные каменные общежития в подмосковном Орехове-Зуеве. Железная кровать с блестящими шишечками, которые так хотелось лизнуть, мягкие перины, укрытые ярким лоскутным одеялом, ковер с «лупоглазым оленем» на стене и застекленный комод с фаянсовыми фигурками, которые трогать было строго-настрого запрещено, – вот главные сокровища ее детства. Ольга Исаева обладает блестящим талантом выстраивать интересные сюжеты вокруг этих столь милых сердцу мелочей.

Бесплатно читать онлайн Мой папа – Штирлиц (сборник)


Звуки и запахи

Эхо гимна из всех ста комнат.
Близко, за занавеской мелодично поет пружинная сетка —
это бабушка заворочалась и проснулась.
Долгий-долгий зевок.
Шлепанье тапок.
Скрип половиц.
Звон струи о стенку ведра.
Скороговоркой «господипомилуйспасисохрани».
Хруст суставов.
Бульканье воды,
наливаемой
в стакан из чайника.
Стук форточки.
Щелк настольной лампы.
Мерный ход часов.
Убаюкивающий шелест страниц.
Утро распускается звуками.
Содрогаясь от выстрелов дверей,
гудит дощатая труба коридора.
Топот, бег, шарканье.
Шаги: суетливые, осанистые,
дробные, перебивчатые,
каблукастые.
Я ныряю из дремы в сон,
из сна в дрему,
но город уже проснулся.
Во дворе гастронома
звенит и грохочет
царица задворков – стеклотара.
С деревообделочного прилетает
свист, визг и вой лесопилки.
По железной дороге частит чечетка колес.
Густую утреннюю мглу
пронзает внезапный мяв электрички.
Гулко лают сараи.
Ветер шурует в сухих листьях березы за окном.
Улица Ленина
рычит грузовиками,
сопит автобусами,
шуршит легковушками.
Вдруг ветер, как дворник,
сметает в совок все прочие звуки,
и с мгновенье слышен
только ропот, шопот и лепет
облетающих листьев.
Ватным одеялом город укутал шум ткацких станков.
Где-то далеко просипел фабричный гудок.
Под окнами процокали копыта
и прогремели бидоны совхозной лошади Марьи,
везущей молоко в мой детский сад.
Но мне еще можно поспать.
Я болею.
У меня гланды.
Звуки облипают,
но не мешают.
Я люблю их.
Стихла какoфония дверей и шагов.
На смену им спешат:
настырный стук молотка,
звяк оброненной на блюдце
чайной ложечки,
утренний бубнеж за стенкой —
это, едва продрав глаза,
начинает тиранить свою «подселенку»,
бессловесную Машу,
басовитая, как шмель,
старуха Максимовна.
Острой иголкой дрему
пронзает вой реактивного самолета,
Я просыпаюсь от взрыва
преодоленного звукового барьера.
Первая мысль уместилась
в одно чудовищное слово —
ВОЙНА.
Звуки гаснут, как звезды.
Вместо них в мой утренний мир
вторгаются запахи.
Сонное логово спальни
тяжко дышит ватными одеялами,
слежавшимися перинами,
злыми, как голодные волки, клопами,
пыльными половиками,
старым, много раз штопанным тряпьем.
Коридор нагло смердит помойным ведром,
воняет заскорузлой тряпкой,
волглыми ботами.
В углу пьяным облачком
повис аромат
обувных щеток и гуталина.
Кухонный стол – мышиное царство.
Его растрескавшееся брюхо
набито крупами.
Меж прогрызенных пакетов,
в россыпях риса и пшенки,
загогулины мышиного помета.
Я «страшно боюсь» мышей.
Боюсь и керосинку.
Взгромоздилась
на клеенчатую спину стола
и сочит истошный,
приторный,
коварный смрад
до поры до времени
притаившегося пожара.
Старая клеенка
пахнет старой клеенкой.
Деревянная разделочная доска
с обугленным краем
слоится ароматами репчатого лука,
черного хлеба,
чеснока
и сырых котлет.
В поллитровой банке
ложки на длинных стеблях
деревянным букетом
благоухают щами,
подгоревшей кашей,
жареной картошкой,
квашеной капустой.
Бабушка любит повторять:
«Всего на свете не съешь,
Но стремиться к этому надо».
Пока, медленно, как пароход,
кряхтя и задыхаясь, она
отправляется в дальнее путешествие
сначала в уборную,
потом на кухню за кипятком,
я устремляюсь к полке, где
рядком, как на скамейке,
расселись чинные соседки —
пыльные, тусклые
и совершенно одинаковые на вид
стеклянные банки
под газетными чепчиками.
«Погодите, детки, дайте только срок,
Будет вам и белка, будет и свисток», —
бормочу я, волоча четвероногую
табуретку по кличке «тетя лошадь»,
чтобы с нее перелезть на стол
и дотянуться до заветной полки.
Если открывать все банки подряд,
то одна обдаст суховеем белых грибов,
другая пряно дохнет в лицо лавровым листом.
Есть здесь банки
и с горчичным порошком,
и со зверобоем,
и с сушеной петрушкой,
но мне сейчас не до них.
Все мое существо устремляется
к единственной,
той, что пронзает умопомрачительным,
сладким,
греховным,
непреодолимым желанием
сунуть палец в мягкую,
теплую,
липкую,
вязкую гущу
и, обмирая от наслаждения,
слизать с него
малиновое варенье.
А теперь надо как можно быстрее
нахлобучить чепчик,
и бегом вниз.
Зеркало шифоньера
на мгновенье ухватит
бледную мордашку,
косички с выбившимися перьями,
худенькое байковое тельце,
ноги в «жидких» чулках на резинках,
рваные тапки.
Это я,
но разглядывать себя сейчас
мне недосуг.
Нужно, собравшись с духом,
нырнуть в нафталиновые джунгли,
где водится зубастая, хоть и слепая
бесстыдница-моль,
съевшая в прошлом году
бабушкину шубу,
и нащупать маслянистое,
скользкое, как змея,
тяжело плюхающееся
мне на голову
мамино атласное платье.
Пока бабушка в очереди за кипятком
к раскаленному чугунному кубу
точит с соседками
непонятные «лясы» о том,
что молодежь совсем обнаглела,
бегом – в большую комнату,
мимо дивно пахнущей мебельным лаком,
блестяще-полированной,
стеклянно-сияющей,
мелодично позванивающей
хрустальными фужерами
громады серванта;
вокруг обеденного стола,
похожего на пленного кита,
попавшегося в вязаную сетку скатерти;
мимо тюлевых занавесок,
сквозь которые завистливо
смотрит в наши запотевшие окна
продрогшее осеннее утро;
мимо разлапистого фикуса
с гладкими толстыми листьями,
на одном из которых я однажды
нацарапала слово «Оля»,
и бабушка лупила меня ремнем,
приговаривая, что «ему тоже больно»…
к трюмо.
На подзеркальнике
угнездились коробочки,
тюбики, флакончики,
шкатулки, футлярчики
и фарфоровая балеринка
в пышной пачке
и туфельках с «пуантами».
Бабушка говорит,
что от трюмо
«разит, хоть топор вешай»
мамиными духами «Красная Москва»,
пудрой «Кармен»,
лосьоном «Для лица»,
помадой
и кремом для рук
«Огуречный».
В другое время
я бы с удовольствием
все это перенюхала,
но сегодня мне надо спешить.
Платье, как змеиная кожа,
скользя холодит.
И вот… я – уже не я.
Из трюмо на меня глядят
пронзающие насквозь
малахитовые глаза,
голос звучит печально и строго:
«Исполнил ли ты, Данила-мастер, мой наказ,
сработал ли каменный цветок?»

Бабушка

Тяжело дыша, она подходила и склонялась над моей раскладушкой, каждый вечер задавая один и тот же сакраментальный вопрос: «Молилась ли ты на ночь, Мензимонда?» Фраза принадлежала ей и не ассоциировалась в моем пятилетнем сознании ни с чем, кроме ее одышки, морщинистого, страшноватого в полумраке лица и момента, когда, приближаясь, оно расплывалось перед глазами, и я чувствовала старческий запах и укол ее редкой, но чрезвычайно колючей бороды.

Бабушка. Я звала ее баушка Маруся. Соседи говорили про нее, что она «дородная», что «на ней пахать можно», что она «всех нас переживет» и что она «прикобыливает», но я им не слишком доверяла. Сердечный приступ, инфаркт миокарда, нитроглицерин – я всерьез гордилась знанием этих звучных слов. В нашей семье они произносились так же часто, как у соседей, работавших на многочисленных фабриках текстильного комбината, разбавленные общеупотребительным матерком, загадочные: конбинат, подмастер, прогрессивка.

Белая, как привидение, черным разинутым ртом глотающая воздух, судорожно шарящая рукой по одеялу в поисках коробки с таблетками, бабушка наводила на меня привычный ужас. Я опрометью бросалась вон из комнаты и стучалась к соседям: одинокой ворчливой Максимовне и вечно всем недовольной молодой медсестре Лидке. Нехотя отрывались они от своих дел и шли к нам, частенько появляясь, когда приступ уже отпустил. Бабушкино лицо розовело, она в изнеможении лежала на подушках и, с трудом ворочая языком, виновато благодарила всегда несколько разочарованных соседок.


С этой книгой читают
Ностальгия по юности, по самому себе, тоска по погибшим идеалам, невозможность противостоять обстоятельствам – лейтмотивы этого сборника, объединяющего истории разных людей с общим советским прошлым. Главный вопрос каждого рассказа – «Почему так получилось?»: почему так дороги дешевые безделки из прошлого, почему честный путь привел в западню, почему обманула любовь, почему, для того чтобы держаться на плаву, нужно ежедневно предавать себя?Эти пр
Бывает ли человек абсолютно одинок? Или даже после ухода любимых его продолжают окружать их общие вещи, полные смыслов и судеб? Проза Сергея Есина, медленная и медитативная, открывает нам мир «говорящих вещей», в каждой из которых, будь то трюмо или старый чемодан, спрятан целый мир…
Крупный строительный супермаркет «Планета-Хауз» оказывается в эпицентре криминальных событий. На этом взрывоопасном фоне разворачивается страстная любовь начальника службы безопасности и простой продавщицы. Их роман используют конкуренты, пытаясь заполучить такой лакомый кусок, как «Планета-Хауз». Чтобы добиться цели, эти люди не остановятся ни перед чем. И главный герой вынужден защищать не только свою любовь, но и жизнь.Если вам интересно, что
21 июня 1941 года. Cоветский кинорежиссер Фролов отправляется в глухой пограничный район Белоруссии снимать очередную агитку об образцовом колхозе. Он и не догадывается, что спустя сутки все круто изменится и он будет волею судьбы метаться между тупыми законами фашистской и советской диктатур, самоуправством партизан, косностью крестьян и беспределом уголовников. Смерть будет ходить за ним по пятам, а он будет убегать от нее, увязая все глубже в
Разве у кого-нибудь возникнет ностальгия по еженедельным походам в общественную баню?! Облезлые шкафчики для вещей, тяжелые шайки с водой, коричневая рыхлая пена, устрашающе голые тетки… Писательское слово – точное, ироничное, подсвеченное детским воспоминанием – способно эту неприглядную обыденность превратить в феерически яркую картину, в которую ты вдруг с такой очевидностью захочешь окунуться, что не испугают тебя ни бледные обмылки на мокром
Любовь – основа нашей жизни. Она проявляется любовью матери к ребенку. Любовью между полами. Любовью к творчеству, искусству познанию, природе, Родине…Но наряду с этим в жизни часто случаются превратности любви. Часто это происходит от того, что люди не понимают тесно связанные между собою понятия. Автор пытается на основе своего богатого жизненного опыта помочь читателю разобраться в этих непростых жизненно важных вопросах.
В этой книге есть продолжения известных сказок, где со знакомыми героями происходят уже новые неожиданные приключения.Есть в ней и другие сказки – с неизвестными читателю героями, поступающими нестандартно и непредсказуемо. А еще есть фантастические сказки, рассказанные космическими скитальцами.
В данном сборнике представлены сказки о зимних приключениях Ёжика, Медвежонка, Барсука и Деда Мороза. Друзья топят печку, отправляются на зимнюю рыбалку, переходят речку по льду, находят самолет, читают книжку и играют в слова, а Ёжик и Дед Мороз будят Медвежонка, который уснул.
Небольшой рассказ о небольшом человеке, живущем в небольшом городке, с небольшими запросами. Это история о простой женщине, каких в нашей стране много, и это типичная история, каких в нашей стране много. Такая аннотация и должна быть у этого рассказа. Если вы хотите прочувствовать всю суть существования в вышеописанных условиях, то вам понравится данный рассказ. Книга содержит нецензурную брань.
Год 1919-й от Рождества Христова… Смерть хозяйничает на бескрайних просторах южнорусских степей. В кровавой схватке сошлись красные и белые, свои интересы преследует в этой братоубийственной войне таинственный и мрачный Аваддон. Штабс-капитану Зетлингу и ротмистру Минину предстоит разгадать многие уловки хитроумного врага.
Чемпиона Ленинграда по боксу Игоря Миклашевского не зря называют надеждой отечественного спорта. Но в жизнь боксера, как и в судьбу его товарищей по сборной, врывается Великая Отечественная война. Неравные бои, первые потери, отступление, блокадный Ленинград – такие испытания приходится выдерживать вчерашним спортсменам. А Миклашевского ждет еще одна опасная дорога – в логово фашистского зверя…
Данная книга представляет собой воспоминания автора о своем отце, генерал-майоре авиации Сидоровом Михаиле Дмитриевиче, и о времени, в котором они жили, а именно: главных событиях начала ХХ века. В книге описывается быт того времени, отношения между людьми, некоторые подробности развития авиации в нашей стране и интересные бытовые зарисовки.
Вторая часть трилогии. Поиск таинственного псиона приводит к успеху, но сам псион переворачивает всю историю с ног на голову. Климу остаётся только успевать за событиями.Содержит нецензурную брань.