Я живу в Гомеле. Это такой небольшой город в Беларуси.
Я родилась в Советском Союзе, мне нравится говорить на русском языке и считать себя русской особенного оттенка. Принадлежность к Достоевскому и Пушкину, Санкт-Петербургу и Владивостоку, Алтаю и Тянь-Шаню, Ломоносову и Циолковскому, Гребенщикову и Майку Науменко и т. д. и т. п. Это моя родина.
Белоруссия, тогда еще Белоруссия, была в моем сознании лучшей частью страны. Белая Русь. Чистая Русь. Часть Руси, которая светится. По раздирающей сердце причине. Войны последних веков прошли через нее. Выкосили, вытоптали, опустошили. Жгли, жгли, жгли. Страна пепла и невидимых слоев памяти коллективного бессознательного.
Гомель – перекресток дорог слева направо и сверху вниз. В других городах история хранится в архитектуре. История Гомеля – в ее отсутствии.
Почему весь мир знает Париж? Представим. Приезжает турист в Париж. Его подводят к Эйфелевой башне и говорят: «Смотри, это Эйфелева башня. Ты не поверишь, какая история с ней связана!». Потом ведут к Бастилии. Снова: «Чувак, смотри, Бастилия! Если б ты знал, что здесь было!». Еще интереснее посетить Мулен Руж: «Такие люди, такие люди! Даже кино сняли с Николь Кидман! Если с Николь Кидман, значит, стоящее место, так? Конечно, так! А если мы дойдем до Лувра, я вам столько историй расскажу!». Весь город пронизан негой любовных сюжетов, рассказанных голосом Фанни Ардан и Жюльет Бинош.
Вы замечали за собой такое явление: вам показывают какую-то вещь, чашку, например, или браслет, вы смотрите, и вас не цепляет. Ну вот совсем. Чашка как чашка. Браслет как браслет. Но как только вам скажут: «О-о-о! Эту чашку слепил из глины с сандаловой пыльцой сам Буковский! Он подарил ее возлюбленной, и всякий раз, когда она пила из нее, по вкусу кофе она угадывала, жив ли ее любимый. Однажды она сделала глоток, вскрикнула и уронила чашку. Кофе был настолько горьким, что она поняла – любимый мертв! Видите, вот здесь на ободке скол!» «А вот этот браслет – не смотрите, что он такой невзрачный – сделан из какого, вы думаете, камня? Из метеорита, упавшего в жерло вулкана! Миллионы лет он вбирал в себя огненную страсть планеты, а когда вулкан изверг его из себя, был найден охотниками из племени румаон. Во время мужской инициации его надевали юноше и отправляли к женщине. Энергия планеты, ну и женщина, делали из него настоящего мужчину!». Вы держите в руках обыкновенную чашку и обыкновенный браслет, но видите в них то, чего не видели минуту назад. Вы видите в них «Вау!». Или по-русски: «Ух ты! Ничего себе! Едрен-батон!» Вот что делает история животворящая. Еще я считаю, что история – это не факты. Это рассказы о фактах. А в любой рассказ примешиваются интерпретации, эмоции, установки, фильтры восприятия рассказчика. И вот уже от факта осталось только красное платье. Остальное – фантазия и, на мой вкус, это прекрасно!
Подводим итоги сказанному. Гомель – не Париж в основном потому, что о нем не придумали сотню-другую историй. Рассказчику не к чему было их привязать, а без материальных привязок, высеченных в камне, трудновато.
Но! Когда нас останавливали трудности?! Тем более так гораздо интереснее.
Мои рассказы о Гомеле сто процентов будут правдой.
Правда-правда. Моей правдой.
ДВЕ БЕСЕДКИ В ДВОРЦОВОМ ПАРКЕ
В Гомеле есть парк. И Дворец. Так как это самое видное и самое насыщенное на истории место, мы будем приходить сюда много-много раз.
Начнем с беседок, поскольку с них начался наш город. Вернее город начался с Реки и ее притока, а беседки, ротонды – памятник событию, с которого начался наш город. Представьте: полноводная река, лесистые берега. Один берег крутой, другой – пологий. Справа по течению реки впадает маленькая речушка, разделяя крутой берег на две половинки. Августовское солнце заливает землю светом и медом. Мимо летят два ангела. Ярило и Леля. Попадают под теплые лучи вечернего солнышка, жмурятся и сквозь туман ресниц замечают внизу изумрудно-янтарную палитру.
– Красота! Нет, ну действительно, красота! – говорит Ярило Леле. – Спустимся на минутку? Вкусим медку?
Леля соглашается. Они опускаются на Землю, едва не проваливаются по пояс в щедрые медовые потоки, хохочут, бегают по глади воды, кормят белочек орешками. Занимаются любовью. Еще бы: светловолосый голубоглазый вечно молодой Бог и чистая светлая нежная Богиня.
От их любви распускаются подснежники и ромашки.
Одновременно.
Усталые, они колышутся на волнах вместе с прилетевшими с небес белыми лебедями.
– Леля, ты торопишься?
– Да не особо. Голубей накормила, по полянкам побегала, свой образ в венке в инстаграм запостила. Еще руну нежности нарисовать, но это успеется.
– Тогда иди ко мне, моя девочка, – низким голосом говорит Ярило, притягивает к себе Лелю, обнимает и засыпает, бормоча что-то вроде: «Буду, скоро буду… через пять тысячелетий… ну через десять… Что, как всегда? Почему как всегда?». Через минуту спит и Леля. Ей снится ее свадьба. Белое атласное платье. Букетик маков. Кружится голова. То ли от черного пиджака жениха, надетого на его голый торс. То ли от того, что Ярило, не колеблясь, говорит:
«Да». Их прозрачные тела, видные только небожителям, таким же, как они, источают любовь, удовлетворенность и веру в правильный выбор партнера и укрывают ближайшие леса охранным куполом…
По Реке плывет лодка. Она почти проходит мимо притока, как вдруг резко поворачивает к высокому берегу. В лодке человек десять. На корме бородатый мужчина и женщина с грустными глазами. Ругаются. Сильно.
Она: Ты обещал довезти нас до моря! До моря! Это море? Где ты видишь море?
Он: Я обещал, я довезу! Куда оно денется?! Но сначала к берегу. По-быстрому. Нужда у меня!
Она: Нужды твои велики, жизнь моя коротка!
