Стою перед огромной высоткой у самого входа уже минут тридцать и никак не могу собраться с силами, чтобы зайти внутрь. Руки трясутся, в груди все вибрирует от страха, ноги подгибаются и не идут. Сердце в груди трепыхается, как раненая птица, и никак не может успокоиться.
Я не видела его уже девять месяцев. Знала все про него из газет и журналов, но не видела в живую. Поэтому у меня сейчас были огромные сомнения, потяну ли я эту встречу. Но я должна. Ради своего сына должна.
Делаю глубокий вдох и захожу внутрь здания. Окружающая обстановка сразу бьет на контрасте с моим внешним видом. На фоне этого великолепия я выгляжу, как оборванка, которая пришла просить милостыню. Ну, в какой-то степени, оно так и есть. Выписываю пропуск на ресепшене и иду дальше, стараюсь не обращать внимания на озадаченные взгляды проходящих мимо людей. Я представляю просто, что они видят со стороны, поэтому понимаю их удивление и недоумение.
Я не спала нормально уже целый месяц, питалась кое-как, несмотря на то что мне надо было кормить малыша. Сильно похудела, поэтому джинсы на мне болтались. Толстовка тоже. Неухоженные тусклые волосы были просто закручены в небрежный пучок. Но мне сейчас вообще нет никакого дела до того, как я выгляжу.
Я поднимаюсь на лифте на одиннадцатый этаж и захожу в огромную приемную. Здесь все выглядит еще шикарнее, чем внизу и я уже на полном серьезе начинаю переживать, что меня сейчас выставят отсюда, как попрошайку. Подхожу к секретарше и жду, когда она обратит на меня внимание. Наконец-то она, оторвавшись от монитора, поднимает на меня взгляд и у меня срывается дыхание. Да она смотрит на меня, как овчарка на грабителя, разве через такую возможно прошмыгнуть незаметно, она меня потом пустит на ленты через шредер (*машинка для уничтожения бумаг).
– Здравствуйте, – стараюсь говорить, как можно приветливее, – могу я попасть на прием к Егору Александровичу?
– У вас разве назначено? – спрашивает меня с сомнением и морщит нос, разглядываю меня с ног до головы.
– Нет, но я уверена, он меня примет, – говорю тихо, но твердо.
Та приподнимает брови в степени крайнего удивления и поправляет свои очки.
– Егор Александрович просил его не беспокоить сегодня, – потом делает небольшую паузу и добавляет, – и завтра тоже.
И снова утыкается в свой монитор. Я уже настроилась на встречу, поэтому остановить меня сейчас практически невозможно. Быстро ищу нужную мне дверь с табличкой и что есть сил бегу в ту сторону. Секретарша-овчарка быстро срывается с места, но перехватить меня у нее получается только, когда я распахиваю настежь дверь его кабинета.
Егор сидит в массивном кресле за большим столом и разговаривает с кем-то по телефону. Он поднимает на меня свой взгляд и в нем загорается недобрый огонек. Он одним жестом велит секретарше выйти, спокойно заканчивает свой разговор и встает со своего кресла. По мере того, как он приближается ко мне мое бедное сердце пропускает удар, как минимум раза три, а потом несется в бешеном темпе убивать меня тахикардией. Я опять чувствую, как у меня подгибаются коленки, поэтому опираюсь спиной на стену. Боюсь поднять на него глаза, поэтому смотрю на его дорогущие ботинки.
Он подходит ближе и окутывает меня своим запахом, вызывая во мне совсем неуместные сейчас чувства.
– Зачем пришла? – спрашивает без всяких приветствий, – если учесть, как давно тебя не было видно, твое сегодняшнее появление странно вдвойне.
Он протягивает руку и резко сдергивает с моих волос резинку. Они тяжелой массой рассыпаются по плечам, частично закрывая мое лицо. Видимо его это не устраивает, поэтому он небрежным движением заправляет мне волосы за уши и приподнимает мое лицо за подбородок, так, чтобы я смотрела ему в глаза.
Меня простреливает током от этого прикосновения так ощутимо, что я ненадолго зажмуриваю глаза. Еще немного и я рухну прямо ему под ноги. Почему он так на меня действует? Мое дыхание тяжелое и частое, сердце никак не успокоится в груди и ноги подкашиваются. Я сглатываю и поднимаю на него глаза. Меня пронзает еще одной вспышкой от того, как он смотрит. Так, будто ненавидит всей душой и одновременно хочет затрахать до смерти.
– Я задал вопрос, – властно напоминает.
– Мне нужна твоя помощь, – отвечаю тихо, облизываю пересохшие губы, а он сразу прикипает к ним взглядом.
– Ты шаталась неизвестно где почти год, теперь просишь о помощи? Я правильно тебя понимаю? – спрашивает жестко, немного повышая голос.
– Да, – просто выдыхаю, потому что мои силы на исходе.
– Ну, давай, расскажи мне, что тебе нужно? – спрашивает с издевкой.
– Мне срочно нужны деньги, – выпаливаю, пока еще могу говорить.
Он выгибает в недоумении брови и продолжает сверлить меня своими невозможными глазами.
– Интересно, – тянет он, – а что твои любовники тебе плохо платят? Или они вообще перестали тебе платить? Учитывая, как плачевно ты сейчас выглядишь, я вполне в это верю.
Знал бы ты, почему я так выгляжу, сволочь беспощадная. Знал бы ты, что я пережила за последние месяцы. Но нельзя. Ему рассказывать нельзя. Я не хочу лишиться еще одного ребенка.
– Помоги мне, – прошу его, со слезами на глазах, – дай мне денег в долг. Я верну тебе все постепенно.
– Где ты их возьмешь, чтобы возвращать? – жестко обрывает меня.
Я несколько долгих секунд смотрю ему в глаза и не вижу в них ничего человеческого. Никакого просвета там. Одна тьма. Значит, не поможет. Меня разрывает настойчивое желание упасть перед ним на колени и разрыдаться от всего отчаяния, что накрывает меня последние месяцы, скатиться в истерику и хотя бы ненадолго побыть слабой женщиной рядом с сильным мужчиной. Но он не тот сильный мужчина, который поможет мне в данной ситуации.
– Я никому никогда не даю денег в долг. И ты не станешь исключением, – добавляет равнодушно.
Я разворачиваюсь к выходу и спешу покинуть этот кабинет, потому что слезы уже близко. Хватаюсь за ручку и слышу, как он срывается с места.
– Стой, – рявкает он в опасной близости от меня. Я обессиленно зажмуриваю глаза и чувствую, как слезы обжигают мои щеки.
Он хватает меня за плечи и разворачивает к себе.
– Зачем тебе деньги? – спрашивает требовательно.
– Какая тебе разница, тем более ты не собираешься мне их давать, – шепчу ему в ответ чуть слышно.
– Если скажешь зачем, я могу передумать, – говорит твердо, небрежным движением стирая со щеки мои слезы.
– Или давай так, или отпусти. Мне нужно идти, я тороплюсь.
– Так просто я никому ничего не даю, дорогая моя, – опять эти издевательские нотки в его голосе, – тебе ли не знать.
– Что тебе надо от меня? У меня ничего нет, что я могла бы предложить тебе взамен.
Он скользит по мне медленным взглядом и морщится так, будто все, что он видит ему крайне неприятно.
