Примерно полвека назад попалась мне в руки книжка. Называлась она «Карусель». Автор – какой-то Тэффи. Впрочем, прочтя несколько строк, я понял, что автор – женщина. Рассказы – прелестные, но особенно поразил меня один: «Открыли глаза». Два русских человека – судья и помещик – сидят в столовой зарубежного курорта и для развлечения пытаются по внешности определить сущность каждого человека. Они обнаруживают среди коллег-отдыхающих и убийц, и банщиков, и палачей, и железнодорожных воров. Говорят они, разумеется, по-русски. Когда они узнали у хозяйки, кто кем был на самом деле, то хохотали до упаду: железнодорожные воры оказались певцами из Америки, женоубийца – слабоумным миллионером, банщик – французским журналистом, палач – нотариусом, и т. д. Но самое удивительное ждало их впереди. Через пару дней они получили письмо, написанное по-русски. «Бегите из этого вертепа, – взывала русская помещица Холкина (уже сбежавшая). – Вы мне открыли глаза на окружающих нас преступников. Но и о вас я узнала правду. „Вот и фальшивомонетчики в полном составе“, – сказал один из обедающих, когда вы вошли. Бегите, пока не поздно, и, может быть, вы еще исправитесь». Рассказ очень смешной. И вместе с тем умный. Он не просто смешит, но и напоминает: внешность – это еще не человек, внешность часто обманчива, и обмануться всегда можно в любую сторону – принять умницу за идиота и негодяя – за благодетеля. Между прочим, Тэффи и в воспоминаниях честно признается в своих ошибках.
Вот читаем у нее о Борисе Пантелеймонове:
«Пришел высокий элегантный господин, лет сорока пяти…
У нас, писателей, глаз острый. Я сразу поняла – англичанин.
Оказался коренной русский, сибиряк, 58 лет, ученый-химик…»
Конечно, этот пассаж можно было бы расценить как авторский прием, удачно найденный и затем эксплуатируемый на протяжении полувека.
Но вряд ли только в приеме тут дело.
Да, Тэффи хорошо знала афоризмы Оскара Уайльда: первое впечатление – самое верное, и ошибается тот, кто не судит по внешности. Но как раз по внешности Тэффи и не судит: она пытается проникнуть в глубины человеческой души, разобраться в каждом человеке, понять его. И достигает замечательных результатов, причем все это – с улыбкой, иронично, как бы даже извиняясь, с поразительным и естественным тактом, – речь здесь и о собственно художественном ее творчестве, и о ее мемуарах тоже, кстати, мастерских произведениях искусства.
О самой Тэффи сохранилось немало воспоминаний, и все они – как правило – восторженные. Мемуаристы открыто любуются ее остроумием, красотой, находчивостью, доброжелательностью, умом.
Восхищенными эпитетами Тэффи награждали самые известные люди России. Но мало кто отмечал ее уникальную силу воли, мужество, ибо Тэффи всегда стремилась предстать перед внешним миром веселой и беззаботной, какой, по мнению миллионов читателей, и должен быть автор юмористических рассказов. Но это вовсе не маска, а черта характера – не выставляй напоказ собственных горестей и проблем, у каждого и своих хватает.
Обычно авторы воспоминаний начинают описывать свое раннее детство, родителей, предков, семейные обычаи, постепенное взросление. В воспоминаниях Тэффи ничего этого не найти. Какие-то фрагменты, фразы, эпизоды из жизни семьи в ее воспоминаниях, конечно, мелькают, но нет ни детального описания близких, ни собственно истории семьи. Та книга, что вышла в Париже в 1932 году и озаглавлена «Воспоминания», по сути дела, посвящена лишь одному, хотя и значительному эпизоду из жизни автора, – истории ее прощания с родиной, растянувшегося почти на полтора года: осенью 1918-го Тэффи с Аркадием Аверченко и несколькими актерами отправилась на гастроли в Киев, а там – дальше на юг, и в конце 1919 года оказалась… в Константинополе. Спустя двадцать лет Тэффи предпринимает попытку издать новую книгу воспоминаний. Теперь она озаглавлена «Моя летопись» – потому что воспоминания не об авторе, а о других людях (ведь летописец пишет не о себе, а о событиях, свидетелем которых ему довелось стать).
Можно ли из мемуарной прозы Тэффи узнать что-либо о ней самой?
Конечно, можно. Потому что каким бы объективным ни стремился быть автор, он обязательно где-то приоткроет свою душу, обязательно выскажет свое отношение к описываемому им человеку или житейскому эпизоду, и тогда мы видим, кто он, сам автор, таков. В данном случае мы узнаем Тэффи такой, какой она рисуется и современниками, – остроумной, ироничной, доброжелательной, очаровательной.
Итак, поскольку сведения о самой Тэффи в ее воспоминаниях весьма скудны, сообщим некоторые сведения, почерпнутые из материалов ее биографов.
Надежда Александровна Лохвицкая (таково ее имя от рождения) появилась на свет в конце апреля (начале мая по н. ст.) 1872 года в Петербурге. Откуда же такая неопределенность – в конце апреля? Да потому, что в нескольких энциклопедического характера изданиях и в биографиях, написанных исследователями творчества писательницы, приводятся разные даты: 21, 24, 26, 27 апреля и даже 9 мая (соответственно 3, 6, 8, 9 и 21 мая по н. ст.)! Дело в том, что сама писательница старательно запутывала этот вопрос. Так, в начале 1960-х годов в советских изданиях вообще сообщалось, что родилась Тэффи в 1876 году (я и сам указывал эту дату в сборнике ее рассказов, который мне удалось выпустить в 1967-м). В удостоверениях же личности, выданных Тэффи парижской префектурой в 1928 и 1935 годах, указана дата 26 апреля 1885 года как ее день рождения.
Так что до истины, видимо, еще придется докапываться.
Зато точно известно, что отцом ее был Александр Владимирович Лохвицкий (1830–1884) – из старого дворянского рода, профессор криминалистики, адвокат, издатель и редактор «Судебного вестника», автор многих трудов по юриспруденции, прекрасный оратор и остроумный человек. Мать Тэффи, француженка по происхождению (девичья фамилия Ноэр), великолепно знала европейскую литературу, в особенности поэзию, которую очень любила.
Впрочем, не только родители были не чужды литературе, но и более отдаленные предки. «Наследственность своего писательского дара я могу считать атавистической, т. к. прадед мой, Кондратий Лохвицкий, бывший масоном во времена Александра Благословенного, писал мистические стихотворения, часть которых под общим названием „О Филадельфии Богородичной“ сохранилась в исторических трудах Киевской Академии», – писала Тэффи в анкете-автобиографии[1].
Дед писательницы, Владимир Кондратьевич, сочетал в себе таланты философа и литератора.