Кто смотрит мне в спину из зеркала в тот момент, когда я от него отворачиваюсь? И почему этот кто-то ненавидит меня настолько?
…Если я закрою сейчас глаза – увижу тебя.
Ты будешь сидеть, прислонившись спиной к стене, и смотреть – одновременно в себя и вдаль.
И я смогу протянуть руку – и дотронуться до твоей щеки кончиками пальцев.
И у меня даже не будут дрожать руки.
И пальцы будут – теплыми.
А ты перехватишь мою руку, накроешь ладонью. И губы твои будут у запястья, у самой кожи…
Когда я родилась – шел снег. Первый. Редкий и легкий. Зима заявляла свои права на мир. С тех пор все важное в моей жизни случается на изломе сезонов. Только почему-то в неправильное время. Не вовремя.
Когда все вокруг начинает умирать – я люблю. Особенно остро – осенью, в ноябре… А когда приходит весна… Весной я уничтожаю мир. Умри все живое.
Август. Лето. Но по вечерам воздух уже отчетливо пахнет осенью…
…«Верь своим чувствам», говоришь?
«Если ты что-то чувствуешь,
значит, так оно и есть».
Чувствую тебя остро и ежечасно.
Чувствую себя – матрешкой.
У меня внутри поселился ты.
У тебя внутри поселилась я, но поменьше.
У маленькой меня внутри…
Это как лента Мёбиуса.
Темная сторона отличается от светлой, но я иду по ней – и не замечаю перехода.
Между светом и мраком.
Между «невозможно» и «сбылось».
Между любовью и дружбой.
Между началом и концом.
Одна дурная бесконечность…
Если распахнуть руки в стороны – или, встав на цыпочки, вытянуть их вверх – границы мира сразу станут более чем очевидны. Рамки, за которые не выйти. Мои, твои. Тверже камня. Реальней не бывает.
В детстве все границы кажутся бесконечно далекими. А потом они приходят в движение. И вот ты уже обжат. Загнан. Ты пока еще стоишь ровно и гордо держишь голову. Но вот сейчас потолок опустится еще немножко, потом – еще и еще. Невозможно даже представить, в какую невообразимую малость мы все можем упаковаться под давлением.
Но страшно не это. Страшно, когда давление внезапно уходит – и ты снова в мире без границ. Горбун и карлик, руки-крюки. Все еще веришь, что можешь все? Тогда выпрямись для начала. Многое поймешь, когда попробуешь.
…Довериться. По-настоящему, полностью – если я и вправду хочу узнать твой мир.
В него не вломиться с наскока, не подсмотреть запретное через замочную скважину.
Есть вещи, которые невозможно взять.
Их дарят.
Обнажить душу и прийти на переправу. Обнаженной.
Вот только чем тогда заплатить Перевозчику?
Хотя… Знаешь, что за откровение случилось у меня давеча?
Что даже тогда, когда умирало и разбивалось все вокруг и казалось, что ничего уже не осталось, у меня всегда оставалась я. Я, какая есть.
Очень у многих нет и этого…
«Only death may pay for life».
Баш на баш. Мир на мир. Меняемся?
Как отличить реальность от «кажется»? Как понять, где настоящее и живое – а где вымысел и игра воображения? В мире кривых зеркал и зеркальных лабиринтов, в мире множественных проекций и отражений. В мире, где я перестала понимать, где простые слова, описывающие понятные поступки, а где – метафора и символ. Я понимаю, что ты говоришь, но что на самом деле Значит то, что ты говоришь? И то ли ты мне говоришь, что хотел бы сказать…
….Дай руку. Пожалуйста…
Живое – не врет. Теплое – не врет.
Здесь и сейчас.
Нет никакого «время еще не пришло»…
Завтра может никогда не случиться, хороший мой…
Этот текст никогда не будет написан. Этот текст никогда не будет прочитан. Он попытался исчезнуть с экрана уже трижды. Он – с той стороны зеркала.
Дорога разматывается под колеса черной шелковой лентой. Фары, как две руки, травят канат разделительной полосы. Темные силуэты сосен убегают за окном. Кажется, что это не ты движешься вперед, а кто-то добрый сматывает мир у тебя за спиной. Зеленые круги и стрелки на панели, небрежная уверенность рук сидящего рядом, ведущего вперед этот кораблик на колесах.
Лес. Сумерки. Дорога. Дождь. Музыка. Молчание.
Шорох колес по гравию – скрип, шелест, физическое ощущение того, как резина шин делает полный круг и замирает. Звук захлопывающейся дверцы, отсекающий остаточный серый шум города. Дальше – Тишина…
Только слегка покалывает плечи шерстяной свитер, да белеют в ночи кисти шали, брошенной на плечи. Скрип ступенек. Скрип ключа в замке. Скрип открывающейся двери. Мир, состоящий из скрипов и тишины.
И – тепла, света, тени. Тени, пляшущей на бревенчатой стене. Света, красно-рыжего света огня в камине.
Теперь ты знаешь, что огонь похож на рыжую лису…
Такой теплый, уютный мир. Буйство огня в камине, робость свечи на столе, дразнящий запах корицы и яблок и пар, идущий от румяных боков пирога. Запах трав, разбуженных в котелке кипятка: чабрец, мята, акация, молодые листики земляники.
Красное вино, решив не выделяться, превращается в глинтвейн. Дым сигарет ищет щели в потолке, отливая молочной белизной. И кресло-качалка скрипит тоскливо, прощально, перекликаясь со скрипом ступенек, ведущих наверх. Туда, где по крыше будет стучать дождь. Всю ночь. Туда, где кончается одиночество.
А утро будет играть в молочника, пролившего крынку молока. Роса на траве будет размером с горох, и весь мир замрет на коленях у двери, ища свое отражение в каждой капле. Туман молоком будет стекать к зеркалу реки и там застывать, любуясь своим отражением.
И если открыть окно и посмотреть вверх, под резной козырек крыши, то увидишь тех, кому не спится в такую рань. Ласточки. И их хрупкая крепость, именуемая гнездом.
Дом.
Доктор, я боюсь. Доктор, а можно мне таблеток – от страха? Ну пожалуйста, доктор…
Блаженны неведающие. Идущие-по-земле-легко, не замечающие. Их страхи приходят к ним раз. И навсегда. Но ведь они ко всем приходят навсегда, так ведь, доктор?
Мои страхи вползают ко мне не спеша. Долго, медленно, по чуть-чуть. Воруя по миллиметру надежду на то, что все образуется и обернется вспять. Не обернется. Как только ты видишь первый знак, первую ласточку – все, процесс необратим.
Что чувствует женщина, смотрящая в зеркало на первую морщину? Смотришь – тончайшая паутинка. Видишь необратимость. Знаешь, что будет через год. И через 10. Пойти, что ли, к кукольнику и сделать себе маску? Чтоб не менялась. Чтоб одна – и на всю жизнь. Пусть мертвая, пусть. Зато одна…
Знаки, доктор. Или это просто близость зимы? От холода все уменьшается, сжимается, прячется в норы до весны. Я вижу пустоту, маленькие, ничем не заполненные щели там, где раньше было столько, что казалось – мир лопнет по швам, не вместив. Скажите мне, это ведь всего лишь зима, так?
