В комнате блестели один за другим солнечные зайчики. Переливаясь, они украшали красивую резную мебель с большим количеством оббитых рамок и альбомов на ней, отсвечивали по зеленоватым обоям и скрывались в тени домашних цветов. Сегодня, как и вчера, и неделю назад, пекло яркое летнее солнце, заставляя детей улыбаться, а взрослых, идущих на работу, наоборот злиться от скатывающегося по лбу пота.
За окном лаяли собаки и периодически щебетали птицы. Ни человеческих голосов, ни рычания машин не было слышно. Вся происходящая тишина клонила в сон, что как раз показывала на деле маленькая девочка, лежащая на кровати.
Кукольное детское личико было украшено веснушками и мелкими царапинами от кустовых веток, пушистые ресницы подрагивали от ярких сновидений, а розовые словно намазанные помадой губки дергались, то превращаясь в улыбку, то показывая испуг. Короткая мальчишечья стрижка непослушных темно-русых волос, взбивалась к затылку. Такая хрупкая, подвижная и загорелая. Маленький чертенок, который наконец успокоился.
В кухне послышались шаги. Пожилая женщина прошла в спальню, намереваясь поставить начищенный сервиз.
– О, уснула, неужто она смогла уснуть днем, – старые, мозолистые пальцы дотронулись до лба девочки, – теперь ночью точно не уснет.
– Ничего, у всех такое бывает, лучше не трогай ее, проснется еще, начнет ворчать, как ты, – молодая девушка поспешно вошла за матерью и начала тихо рыться в рядом стоящем комоде.
По ним сразу были видны родственные узы. Обе женщины были с болотно-желтыми глазами и одинаковыми по форме, заостренными лицами. Маленькую Лизу редко кто признавал родной им, если не был знаком с ее отцом, который уже как три года ушел из семьи.
– Опаздываешь на работу? – бабушка Лизы подала блестящий синий платок своей дочери. Не смотря на то, что Кристина, мать чертенка, являлась взбалмошной по натуре, любившей ночные уходы из дома и приходы обратно пьяной, она была любима своими старыми отцом и матерью.
За девочкой следили ее прародители. Семья была большой, но тем не менее, ребенок часто жил своей жизнью.
В трехкомнатной квартире находились пять человек, шестилетняя малышка, ее мама, бабушка, дедушка и дядя. Все, кроме Кристины, имели ученую степень. Дядя и дедушка являлись геологами, бабушка преподавала на кафедре Радиологии.
Взаимоотношения редко, когда нарушались и также редко, когда показывали заинтересованность в своих ближних. Трое из пяти всегда были заняты своим делом, а четвертая не видела никого кроме себя.
В дверь послышался грохот вместо стука.
– Миша? – удивилась пожилая женщина, открывая замок.
На пороге стоял очень маленький, похожий на ангела, мальчик, голубо-зеленые глаза, короткие белесые брови в тон вьющимся волосам и тонкий рот, он пытался держать в руках большую коробку конфет, но она постоянно соскальзывала вниз, ударяясь углом об пол.
– Я вернулся, это вам от мамы, а Лиза дома? – одной фразой без обиняков очень старательно нахмурив брови промолвил он.
– Спасибо, любимый, она у себя в спальне, заходи, расскажешь, как на море съездил? – улыбнулась женщина, пропуская мальчика вперед.
Миша ворвался в комнату, от чего разбудил Лизу.
– Ты приехал! – ни капли злости за оборванный сон, девочка кинулась к нему на шею и поцеловала в лоб.
– Это тебе, – довольный ребенок протянул ей в руки большого шоколадного зайца.
Лиза растянулась в улыбке во все щеки и потянула того за руку.
– Давай съедим вместе!
– Ага, – Миша зарумянился, следую за ней в кухню.
Эти оба были знакомы с рождения и на удивление, росли в тон друг друга, одна защищала другого, а другой обнимал первого. Они напоминали сочетание разрушения и покладистости. Не один раз люди, проходившие мимо, останавливались, что бы посмотреть, как держатся за руки темноволосая, сероглазая, загорелая девочка и совершенно белоснежный, зелено-голубоглазый мальчик.
Это сочетание запоминалось многим.
Сейчас же они ели вместе шоколадного зайца, более напоминая брата и сестру, нежели двух волчат, недолюбливающих окружающих их людей, но даже не замечая этого.
Район, в котором они жили, считался далеко не самым приятным, как для добродушных взрослых, так и для детей. Каждый вечер под окнами слышался пьяный ор, а на утро приходилось шагать между разбитыми вдребезги бутылками.
Лиза часто приводила Мишу на ступеньки или за угол, где показывала довольно большие, нерастекающиеся лужи крови, а по вечерам они играли в игру «не попадись убийце», так они называли любого прохожего, громко говорящего в темноте или поющих глумливых подростков. Девочка с детства осознала, что все вокруг ей неприятны, все, кто не был способен держать себя в руках, любящие насилие или унижение, кто не видел никого вокруг кроме себя, да и себя не особо то и видел.
У Лизы с Мишей, кроме их самих друзей не было, они никого не признавали, но частенько играли с дворовыми детьми в салки или стоп землю.
Лиза считалась ребенком, рожденным во вполне благополучной семье. Но она этого не замечала, как многие дети не замечают деньги, которыми хвалятся их родители и считают это первостепенным в иерархии ценностей. То, что ее родственники являлись уважительной единицей общества, были интеллигентными, без вредных привычек, ее ничуть не интересовало. Пока что, без осознания за что именно, она интуитивно отвергала их, чего, кстати, тоже не замечала. Всю ее душу занимал всего один человек, которого она пока не научилась ценить или бояться потерять.
Сейчас они шли по берегу небольшой речушки, все было не как обычно, у Лизы, впервые за долгое время, текли слезы. Что бы хоть как-то разбавить гнетущее молчание и оттянуть разговор, она била по жестяной банке от фанты.
– Лиза, – с сожалением тихо протянул мальчик.
У девочки начались судороги, короткие, еле сдерживающие всхлипывания. Маленькие кулачки стирали слезы, теперь все лицо было мокрым.
– Ппочему она ушшла, неннавижу ее, – голос задрожал, постепенно она сползала на колени, Миша схватил ее, но вместо того, чтобы поднять, опустился рядом, обнимая хрупкое тельце.
– Не волнуйся, она вернется, она вернется! – у малыша полились слезы и он зарыдал вместе с ней. Ему было так жалко ее, что вместо поддержки, он теперь сам в ней нуждался.
Вокруг начинал расстилаться туман, такой привычный для здешних мест. Он скрыл их от чужих глаз, оставил наедине со своим страданием.
Восьмилетие детей прошло под тенью бросившей своего ребенка матери.
Как говорили многие – любовь на первом месте, а дети на втором.
