Кошка Муська и пирожки с картошкой
Дождик, дождик!– Пуще!
Лей из лейки гуще!
Задожди дождём поляны,
Загони домой кота гулёну!
Пусть сидит, мурлыча,
Лапой морду потирает,
Крыс, мышей гоняет,
Наши каши, охраняет!
Попалась на глаза с утра старая-старая тетрадка. Открываю, – читаю: дневниковая запись от 25 сентября 2010 года. Написано в северной тайге Западной Сибири. Мы с мужем оснюем – охотимся у подножия гор Приполярного Урала. Заехали с села несколько дней назад по горной речке Манье на деревянной лодке, именуемой таёжниками: «горнячка». С нами кошка Муська и лайки – Бимка, да Дружок. Муську ехала сквозь осенние таёжные просторы весь день, сидя у хозяйки за пазухой – в куртке. На ходу очень холодно, а у меня на груди сравнительно тепло. Мусьена терпеливо сидела, лишь иногда выглядывала, с удивлением рассматривая бурлящие перекаты, темнохвойный лес, лаек, сидящих рядом, в лодке, на бесчисленных рюкзаках, мешках с лесным барахлом, с продуктами, вёдрами, кастрюлями. Так начиналась кошачья лесная жизнь.
***
Почти сутки лил нудный осенний дождь. Температура стабильно не поднимается выше плюс трёх. К утру лишь другого дня дождина наконец-то утих. Налетевший ветер сбросил капли воды с вершин высоких деревьев, однако ветки по -прежнему блестят каплями воды. Листву с берёз дождями и ветрами сорвало, скинуло наземь, уложив сырым слоем опада. А всего-то, два дня назад, восхищавшая своей сочной желтизной, она теперь лежит на земле – невзрачной, бурой, намокшей и потухшей массой, словно даже золотой никогда не жила. И стоило ей лишь оторваться от материнского лона, как жизнь покинула навечно.
Утром встали разбитыми. Ночь… – никакая! До полуночи собаки всё упорно гавкали, тявкали; то один, то оба убегали от избы в лес. – Вероятно, – мишка, или мишки, где-то совсем рядом бродят, не давая покоя охотничкам хвостатым. Прохладной ночью звуки обостряются и шум реки слышен, словно она в десятке метров бежит, а не находится в километрах от нас. Да и тьма сама, по-первости, от отвычки, невольно сеет страхи, тревоги и непроизвольно напрягает слух, чутьё.
Поутру, раскачав веточки мелких берёз, слетела на покорм кедровка. И теперь птаха прыгает по ягоднику: собирает последнюю, вымокшую переспевшую голубику и чернику. – Или… – что-то ищет во мхах?.. – О том, лишь ей известно, а с окна зимовья не разглядеть и не понять. Кручусь у стола, – готовлю завтрак, прибираюсь. Топится печь. – Уютно и тепло в зимовье.
На улице холодно и промозгло. На непогоду гудят и выворачиваются кости, суставы рук и ног. – Знать, – то на последние земные катаклизмы реакция! Заметила за собой необычное недомогание перед глобальными землетрясениями. -Проявляется болезненно за два-три дня до того. Особенно мучает болями, нервными срывами, беспокойством, если те с значительными человеческими жертвами. Жертвы в животном и в растительном мире никогда в расчёт людьми не принимаются. Однако, метеозависимыми людьми и животными ощущаются особенной тревогой и внезапно нахлынувшей тоской.
С рассвета у нас на градуснике плюс один тепла. – Вот-вот, и снег забелеет! Мой супружник – тот и вовсе разбит с утречка: скрутило с того ни с сего шею. Пришлось кормить таблетками ортофена – обезболивать, снимать воспаление.
– Ой!.. – На самом деле полегчало! – Не прошло и часу, как наново выскочил на улицу курить раздетым. Недовольно молчу, про себя ворчу: «Это, всего-то, внушение. От таблетки эффект обезболивающий наступит не тотчас. Лечить же воспаление позвонков и то – дольше! – Ну, и мужичьё!..». Кое-как заставила натянуть шапку, – забыл, что час назад «умирал» – охал и ахал.
Всю ночь не давала спать Муська, – лезла на одеяло, мостилась на ноги. Вставала несколько раз, – воевала с ней, да в итоге и плюнула, – сама скрутилась колечком, а ей оставила немалое пространство на нарах и одеяло. – Кошку не переспоришь, как и моего благоверного. Всё одно! – своего добьётся. – Растолстела, распушилась; обросла зимним густым подшёрстком; залоснилась, заблестела на бодром таёжном воздухе, – на свежей рыбке и мясце диетическом – птичьем отъелась. Лесное житье старой кошаре пошло впрок. Муське идёт тринадцатый год. По кошачьим меркам, то далеко не юность…
Днём котофеевна дремлет у печи или на спальнике хозяина. Ночью, – то спит, то просто сидит на стуле возле стола; то лежит на полочке стенной над нашими головами, предварительно скинув оттуда содержимое – расчистив местечко. А к утру, когда похолодает в избе, взбирается на спальник, выживая с него меня – хозяйку. – Хотя, – корить напрасно старушку не приходится: между снами, ночью, она опять мышь поймала! И полёвки нигде сейчас не скребутся, не залезают на стол; за чашками не носятся, точно угорелые; не таскают в калоши печенье, конфеты, рисинки, хлебные крошки. Каждое утром не приходится теперь вытряхивать из обуви наши съестные припасы. Кошка охраняет вверенное хозяйство от воришек надёжно! Своё кошачье дело хорошо знает, хоть совсем старая и больная стала.
Вчера не пускала Муську на постель, так та решила навредничать: впервые, как заехали, забралась на стол и нагло поедает там пирожки с картошкой. Мы оставили их вечером к утреннему кофе: не съели, хотя очень хотелось всё и сразу поглотить, – слишком вкусны и поджаристы вышли! Пришлось кошке уступить и выбирать между пирожками утром на завтрак и неудобным сном до утра. – Пустила Мусьену на одеяло в ноги. Чем та, и не замедлила воспользоваться, – разлеглась поперёк нар и захрапела (извините! – замурлыкала!). После и я, кой – как, заснула, ютясь на краешке, дабы не беспокоить кошачий сон. А потревожь! – Ещё, что в отместку выдумает?!.. – Пирожков точно утром не видать: все понадкусывает, а свалит на мышей. Да и полёвкой не станет ловить, разобидевшись. Скажет: «Тёплого местечка пожалели!.. – Ешьте тогда погрызенные пирожки!..». -Лучше уж мне клубочком поспать!..
