Поеду. Эй, неформал, брось палку,
поговорим о вселенской бездомности!
А у него более современная идея:
он бить меня хочет.
В Москве лучше.
Приеду – моя милиция от всего меня
бережет.
Что в этом плане удивительно, что умер
писатель Копчиков.
Тоже сухой был, жилистый, – казалось,
всех переживет.
Но вообще-то я люблю, когда никто
не умер и каждый каждого уважает.
Уважение не то чтобы светится,
но что-то от него идет.
Поэтому я мог бы дружить со всеми:
с неопознанными летающими буфетчицами,
с непосредственным начальником, с ежами.
И только с кошками – нет. Они на меня
смотрят и думают:
– Бездомен. Какой идиот!..
Впрочем, это я за неимением чуда
опять ныряю в плоские чудачества.
Господи, сколько раз брался за эту тему,
никак не могу до ума довести.
Бывало, начну: “Есть где жить,
а дома нет…”
А мне: “Поезжай на дачу!”
– Но дело же не в этом. Не в этом!..
– Тогда мы тебя не понимаем. Прости… —
Бездомность. Сиротство.
Уж очень не ко времени меня на этом
заклинило.
Но что же делать, если пригляжусь,
сквозь все года
Любые чувства прерывисты.
И только это – сплошная линия,
Идущая неизвестно откуда и уходящая
неизвестно куда.
Вот на этой жалкой нитке времени,
что двумя концами где-то в неведомых
звездах,
Я все ижу, ищу свой дом, двор,
свою деревню, которая давно умерла.
Хочу обнять хотя бы воспоминания о них,
а обнимаю воздух.
Или как будто еду, еду куда-то в последне
лодке,
и осень, и тихо, и только одинокие капли
с весла.
Где бы ни жил, жилище мое – темная нора,
и железный паук в ней живет с каплей.
Меня не трогает. Иногда даже отводит беду.
Но само по себе соседство с ним где-то
в глубине потихоньку скапливается.
И вдруг:
– Плети паутину!
– Не буду!
– Не будешь?! Ну что ж, я еще подожду!..
Облака, облака
над весной, надо мной, надо всеми.
Иной раз кажется: вот, вот – поймал!
А посмотришь – опять пустота в горсти.
Бездомность. Сиротство… Что это – плод,
не дающийся в руки,
или какое-то неведомое, нездешнее семя,
Которое упало на землю и не может,
вот уж тысячи лет не может никак прорасти.ц
