Однажды энергичными студентами была найдена квартира для проведения праздника Первого Мая. Хозяйкой квартиры оказалась одна весёлая женщина, жена матроса речного флота – вечно пьяного мужика. В один из весенних дней мужик врезал поутру поллитровкой по нутру, увидел на реке баржу, а на ней широкая корма… шевелится. Запрыгнул мужик на неё, да и пропал… там. Неделя – нет, другая – нет, мужика нет, писем нет, а тут праздник на носу. Вот хозяйка и поддалась на уговоры молодых соблазнителей, у которых
«Вонзались клыки, как стальные клинки,
В редко встречавшиеся шашлыки».
Сначала, как всегда, тосты, речи, звон рюмок, потом – стаканов. Короткие шутки, хохот и, наконец, нарастающий непрерывный гул.
Проходит время энергичных возлияний. И вот уже одному НАДО…, а он не может встать. Двое друзей помогают болезному весельчаку. Тот, приняв неустойчивое положение, устремляется в шкаф… с верхней одеждой.
– Парас… тите, р… решите. Разре… шите.
Шкаф трясётся.
– Чего уперся! Дай пр… р… йти! Нарядились тут. Лето вокруг, а вы в шубах. Во, народ! Да откуда вас столько?
Из шкафа раздаются глухие удары. Это весельчак уперся в заднюю стенку и стучит в неё головой. Друзья извлекают его из объятий зимней одежды.
– Ты чего в шкаф лезешь, дурень? – и выводят к туалету.
Там он долго, что-то, где-то безуспешно ищет. Но штаны сдвинулись по фазе на девяносто градусов, и он вместо известной прорези сосредоточенно шевыряется в широком кармане. Там пусто.
– Нету. Пропал гад. Вечно попадает куда-нибудь не туда, – бормочет весельчак, – а чем же теперь в туалет ходить?
Один из сопровождающих пытается помочь весельчаку. Не получилось. Пусто. Тогда он дает команду второму:
– Иди на кухню, тащи огурец.
Второй выбежал и через полминуты явился с большим зелёным огурцом.
– Во, какой! В пупырышках!
Они вручают огурец в руки весельчаку, и через несколько секунд блаженная улыбка распространяется по лицу страдальца.
– Готов? – спросил сопровождающий, – а теперь на воздух, проветриваться.
И повел его к выходной двери.
– Тут опять шкаф, – бормочет весельчак, – вон, смотри, тельняшка висит… а в ней мужик.
Действительно, в дверях стоял усатый мужик в тельняшке в состоянии высшей степени кондиции.
– Вам кого, мужики? – произносит сосредоточенно трезвеющий весельчак.
– Я не мужики. Я мужик, понял, очкарик?
– Понял. А чего вам… всем надо?
– Мне бабу мою.
– Тебе бы… ба… бу? – попытался уяснить очкарик.
– Да.
– Ба… бу… бы? – снова уточнил очкарик.
– Это квартира два? – усомнился усатый.
– Два, – ответил очкарик, – а может, три или четыре.
– Ты чё делаешь тут? – вдруг осенило догадкой усатого, – я тея щас раздавлю, как клопа! А… а! Тут ещё двое… Ну, очкарики, держись!
За столом услышали какой-то шум в прихожей, возню. В комнату влетели разбитые очки и лоскут тельняшки, раздался глухой удар на улице: прыг, бряк, брык, кряк, как будто кто-то выронил мешок с отрубями, и в комнату вошёл один из сопровождавших с фингалом под глазом.
– Ничего, не волнуйтесь. Тут какой-то мужик в тельняшке пытался прорваться, мы его в окно выкинули. Этаж-то первый.
– В тельняшке? – испуганно спросила хозяйка.
– Да… был.
– С усами?
– Когда влетел, был с усами. Когда вылетал – не знаю.
– Господи! Так это ж мой му… у… ж!
И хозяйка пулей вылетела на улицу.
Публика медленно трезвела.
Лето. Вдоль по улице, постукивая колёсами, шёл трамвай. На остановке в него влез пьяненький мужик при галстуке и стал исполнять танец Лумба-Мумба с приплясом, продвигаясь в сторону водительской будки.
– Пра… стите, прас… ити. А ты не гуди!!! Пароход гудел, гудел, его и привати… изировы… вали… на запчасти.
Трамвай тронулся, мужик затанцевал в обратную сторону – задом. Со стороны видно было, как профессионально он выделывал кренделя этого витиеватого танца. Наконец, профессионал наступил одной ногой на другую, плюхнулся задом на ребристую поверхность пола и крякнул.
– Ой! как ему больно, – жалостливо простонала сердобольная тетя.
– Ничего. У него задница чугунная, – успокоил её усатый гражданин.
Трамвай шёл, мужик трудно вставал. Вот он встал и снова затанцевал. Впереди светофор. Красный. Трамвай резко тормознул. Мужик пролетел три метра вперёд и смачно долбанул эфиралганом металлическую стенку водительской будки.
– Ии… э… эх! – раздался выдох коллективного соболезнования в трамвае. Мужик обернулся – эфиралган, как у пса.
Трамвай дёрнулся и пошёл. Мужик завис в пространстве, потом принял устойчивое положение на карачках и стал медленно распрямляться, принимая менее устойчивое. Трамвай повернул направо. Мужика понесло в левый ряд и усадило на колени молодой, лет семнадцати, девушке. Её проворная бабушка, сидящая рядом, сладострастно вонзила шпильку мужику в то место, которым он уселся.
– У …у…у! – взвыл мужик и взмыл в воздух, хватаясь за мягкое место. В это время трамвай вошёл в левый поворот, и мужика понесло в правый ряд в объятья здоровенного дядилы. Дядила принял мужика, как волейбольный мячик, и мужик вылетел по инерции в окно.
Очухался он на крыше джипа «Чероки». Крыша оказалась гладкой, и по мере того, как маневрировал джип, маневрировал и мужик на этой… джипе: взад, вперёд, влево, вправо. Когда штаны стали мокрыми, маневрировать стало легче. Джип резко повернул направо, и мужика вынесло на крышу встречного джипа «Мицубиси». Осмотрелся. «Здесь комфортней», – подумал он. Но кайф был недолог. Аналогичным способом его перенесло сначала на «Гранд Ровер», затем на «Сузуки», «Тойоту», «Ниссан». Запомнить, на каких иномарках катался, не представлялось возможным, так как на крышах не было названий. Да если бы и были, то прочитать их тем местом, которым он ездил, он не мог. Место это у него читать не умело.
Наконец, его плюхнуло на крышу «Запорожца». «Запорожец» хрюкнул, взвизгнул, как недорезанный поросёнок, и начал чихать и вилять хвостом. Мужик обнаружил, что едет в обратную сторону, заволновался и начал дубасить по крыше. «Запорожец» тормознул и остановился. Мужик по инерции съехал с крыши на капот. Из машины вышли двое – большой бульдог с огромными глазищами и маленький мужичишка.
Мужик обратился к старшему.
– Права у тебя есть? – Бульдог согласно кивнул и моргнул глазищами.
– А страховка ответственности? – Бульдог снова кивнул.
– А куда едем?
– Куда надо, туда и едем, – проверещал маленький мужичишка.
– А тебя не спрашивают, шавка.
Бульдог преданно смотрел на мужика. С ним впервые разговаривали по-человечески, как с равным.
