Еженедельник «Уикенд Таймс». Сообщение из рубрики «Происшествия за неделю»
С моста в Темзу! Страшная авария на Лондонском мосту
Две дюжины граждан оказались свидетелями ДТП на Лондонском мосту поздним вечером 14 декабря. По словам очевидцев, водитель автомобиля BMW красного цвета, не справившись с управлением, перелетел ограждение и упал в Темзу. Утопленное транспортное средство восстановлению не подлежит. Водитель госпитализирован. Также в аварии пострадали три легковых автомобиля и доставщик пиццы на мотороллере.
Один из участников ДТП сообщил следующее: «BMW ехал со мной в соседнем ряду. Между нами протиснулся тот парень на мотороллере. Моросил дождь, дорога была скользкая. Я не понял, из-за чего все началось. Услышал визг тормозов отовсюду – несколько машин сразу. Вижу, мотороллер заваливается набок. Водитель BMW то ли не заметил его, то ли отвлекся. Не снижая скорости, он влетел в тормозящий перед ним Сеат. В последний момент BMW пытался уйти от столкновения, круто повернув в сторону. А там я. Его занесло, боком он прошелся по моему Рено, и его бросило прямо на мотороллер, который к тому времени уже упал, а его водителя откинуло вперед – парню несказанно повезло! Мотороллер сработал как трамплин для BMW, и автомобиль выбросило прямо в реку».
Лондон всегда славился героями. Не перевелись они среди нас и сегодня. Невзирая на ужасную погоду, пожелавший остаться неизвестным молодой человек бросился в воды Темзы ради спасения чужой жизни. Передаем слова очевидца: «Мы с друзьями стояли на парковке спортивного клуба, когда со стороны моста донеслись жуткие звуки. Визг тормозов, скрежет сминаемого металла, битое стекло – просто ад! Я увидел, что с моста вылетела черная тень – как всадник апокалипсиса. Все произошло так быстро, я не сразу понял, что это машина, и она спикировала прямо в волны Темзы. У нас случился шок и ступор. А тут какой-то парень рядом с нами скинул ботинки и прямо в куртке бросился в воду. Он настоящий герой!».
Как сообщили нашему корреспонденту другие очевидцы, тело пострадавшего водителя удалось извлечь из утопшего автомобиля силами смельчака, который с помощью группы кинувшихся ему на помощь лиц вытащил бездыханное тело на берег.
Прибывший на место происшествия экипаж кареты скорой помощи застал горе-водителя наглотавшимся воды, в переохлажденном состоянии и со следами свежих травм. Он был оперативно отправлен в больницу, так и не придя в сознание. Личность потерпевшего и его состояние уточняются. Мы надеемся, что жизнь его будет спасена.
Уважаемые читатели! Будьте бдительны на дорогах. И да хранит Вас Господь!
* * *
Известие о смерти деда совершенно меня не взволновало. Нисколько не тронуло, столь чужим, натурально посторонним он был для меня. Когда в телефонной трубке отец сообщил обыденным басом, словно изрекал избитую житейскую банальность, что дед скончался, и задал истинно риторический вопрос, ждать ли меня на похороны, я был настолько с головой погружен в работу, что, сославшись на необозримых масштабов занятость, скоротечно отказался. Удостоверившись, однако, по тону родителя, что вдвоем с матерью они способны осилить все замороченные процедуры похорон без моей помощи и личного участия, в том числе финансового, я наскоро завершил разговор и вернулся к прерванной работе – пальцы стремительно заскользили по клавишам, воплощая в текстовом редакторе на экране ноутбука так и норовившую улетучиться круговерть мыслей, что предшествовала отцовскому звонку.
Еще без малого три дня провел я, едва не сроднившись с клавиатурой, без передышки, без отдыха, удовлетворяя лишь необходимые для функционирования бренного тела потребности. Сроки горели, я должен был закончить статью; не смел я даже вообразить всю величину гнева, что обрушился бы на меня, случись мало-мальски значимая задержка – Глен Донахью, мой издатель в «Тауэр Мэгэзин», всегда чрезвычайно строго относился к соблюдению оговоренных сроков. И надо ж было такому случиться, именно в эти дни – свалилось на меня несколько чрезвычайных происшествий, каждое из которых пришлось отработать, поскольку я вел рубрику происшествий в местном еженедельнике «Уикенд Таймс». Приученный к жесткому рабочему режиму, мозг, мне кажется, на подсознательном уровне отсекал любые внешние влияния, мешавшие выполнению задачи. А потому все дела, требовавшие выхода за пределы клавиш ноутбука, неосознанно откладывались в долгий ящик – и порой в список тех дел, которые никогда не начнут выполняться.
Спустя три дня, по случаю долгожданного окончания статьи и отправки ее Глену, мне просто необходимо было расслабиться. Откупорив бутылку красного сухого вина – я поименовал его «Шато Марго», не больше и не меньше, – я наполнил бокал, занял удобную позу на диване и с наслаждением прильнул к манящему хрусталю. Глоток божественного напитка, глубокий вдох, выдох… Жизнь прекрасна! Какое блаженство!
На втором или, быть может, третьем бокале отодвинутый на задворки реальный мир начал неспешно, но неизбежно возвращаться в сознание, и в памяти всплыл звонок отца. Завтра, на трезвую голову, мне непременно следует позвонить родителям да разузнать, как все прошло с похоронами.
Но едва я опрокинул в себя еще полстакана, как мое уединение оборвал телефонный звонок.
Глен с очередными нравоучениями, внутренне усмехнулся я, выждал театральную паузу и снял трубку. Каково же было мое удивление, когда вместо надрывного с придыханием тенора Глена, долженствовавшего извергать потоки негатива в сторону моих формулировок в статье, в ухо прозвучал спокойный приятный мужской голос, владельцем которого через полминуты разговора оказался нотариус с другого континента, который занимался реализацией завещания моего скончавшегося деда. Он сообщил, что дед завещал мне некую рукопись, и вот ее-то нотариус и намеревался мне должным образом передать. Я хотел было отказаться – к чему гонять кипы бумаг через полпланеты? – но интерес и подобие чувства долга пересилили, я вскоре продиктовал нотариусу адрес для курьерской доставки и распрощался с ним.
Повесив трубку, я вернулся к напитку а-ля «Шато Марго», но голову заполонили воспоминания из далекого детства. Правда в том, что смерть деда нисколько меня не задела. Возможно, опечалила – все-таки он был моим родственником. Я вовсе не считал себя черствым и бесчувственным типом, которому на всех плевать. Но я, можно сказать, не знал деда, я едва его помнил – а что должно было вынудить меня грустить всерьез по малознакомому человеку?..
Окружающие считали деда человеком странным, обычно его сторонились. Отец рассказывал, что дед кардинально изменился по возвращении с фронта, не в лучшую, по его мнению, сторону, и всеми силами старался оградить меня от диковатого старца, который после смерти жены – моей бабушки – стал отшельником. Порой отец говаривал, что деда контузило – «прямо в мозг!», – да иной раз восклицал в сердцах, что, де, лучше бы он помер, нежели срамить всю семью перед соседями.
